Не знаю, что больше резало ухо. То, что про Серёжку говорили прошедшем времени, или то, что мать даже сейчас была негативно настроена. В её голосе слышалась злость и обида.
– Мам, – сделав глубокий выдох, прервала её, – давай не будем сейчас. Серёжка всегда был за справедливость. И если он полез в драку, я уверена, что не просто так. Нужно разбираться.
– А кто это делать будет? Ты? Или мне предлагаешь в ссылку ехать? И чем это поможет? Сына мне вернёт?
– Ты сейчас серьёзно? Тебе всё равно, что там на самом деле случилось?
– Мне не всё равно. Но ресурсов таких у меня нет, чтобы строить из себя сыщика.
– Я тебя услышала, – глухо ответила, поняв, что разговор не получится. – Привезут его когда?
– Вроде, послезавтра.
– Хорошо. Позвони потом, пожалуйста.
– Конечно. Или ты думаешь, я одна похоронами заниматься буду? Ладно, сейчас Машке ещё позвоню. Тоже, какой-никакой, а брат. Па-а-ршиве-ец. – Последнее слово она буквально провыла в трубку.
Я, чувствуя, что начинаю реветь, сбросила вызов.
Разумеется, ни спать, ни купаться же не хотелось. Мне так хреново не было, даже когда бабуля умерла. Сейчас же просто разрывало. Я стояла одна, с пузом выше носа. За стеной, у соседей бухал муж. А я одна. Именно теперь я остро ощутила, что осталась одна. Совсем. Никакой поддержки. Вот он – человеческий эгоизм. Я жалела скорее, себя. Как мне без него плохо. Всё ещё не верилось, что теперь не будет наших смс-переписок. Что он не пришлёт мне в «Одноклассниках» фото с видом заснеженного заката.
Такой мне запомнилась осень 2005 года. Нервной, серой и вырывающей корни. Без анестезии, причиняя такую боль, которая не утихала многие годы.
На окно сел голубь. Обычный, сизый голубь. Поворковал, повертел головой. Рядом опустился второй. Возможно, голубка. Я вытерла набежавшую слезу и улыбнулась. Они так мило ворковали, сидя на моём окне, что не хотелось подходить, чтобы не спугнуть. Но вскоре они, зашуршав крыльями, взмахнули ими и улетели, один за другим. А я вновь стояла одна, в маленькой тесной кухне с обоями, имитирующими кирпич.
Не выдержав, я развернулась и пошла к соседям.
В этот раз и тарабанить не пришлось, дверь нараспашку открыта.
– Домой, – коротко бросила я, пройдя внутрь.
– Сейчас, чуть-чуть и пойдём, – Вова даже не смотрел на меня. Лишь поднял указательный палец. Он внимательно слушал очередной похабный анекдот соседа.
– Серёжа умер, – глотая слёзы, выпалила я.
Только теперь муж поднял взгляд. Даже сквозь туман алкогольного опьянения я видела его шок.
Вова словно протрезвел в миг.
– Кто сказал? – Спросил он, вставая и вытирая рукавов рот.
– Мама сейчас звонила.
– Охренеть, – произнёс он вслух, но не обращаясь ни к кому. Потом слегка подтолкнул меня вперёд. – Пошли отсюда.
В тот день, да и всю неделю, включая похороны, он не пил. Совсем. Кажется, даже он, по сути, посторонний ему человек, переживал больше родной матери. Именно мы с Вовой занимались организацией похорон. Я те дни помню смутно, обрывочно. Муж даже не везде меня брал с собой. Например, выбирать венок он ездил с Машиным мужем. И в сам день похорон на кладбище не разрешил ехать, сказав, что это мероприятие не для женщины, которая вот-вот родит. И послушно осталась дома. Понимала, что он ради меня старается, бережёт от стресса. Хотя, плакала и сидя дома. Держала в руке фото брата и ревела.
***
Серёжи больше нет. Но я долго ещё не верила в это. Даже спустя время, когда у нас с Вовой родился сынок, я нет-нет, да заходила на страничку брата, перечитывала наши с ним переписки. И так жалела, что они были редкими. То мне некогда, то он без связи.
