А потом сказал:
– Надеюсь, документы вы довезли в менее влажном состоянии, чем вернулись сами.
Стаканчик в моей руке оказался безжалостно смят со злости. Секундой спустя я завопила и затрясла обожженной рукой, подпрыгивая на месте от боли.
Что творилось вокруг меня следующую минуту – не знаю. От резкой обжигающей боли на глазах выступили слёзы, поэтому я ничего не видела и толком ничего не слышала – только собственные всхлипы и причитания Таньки Войновой.
Неожиданно меня силой усадили на стул и хорошенько так дали по лицу. До звона в ушах.
Я моментально перестала плакать.
– Наконец-то, – ворчливо произнесли над головой в удивительной полнейшей тишине, неожиданно воцарившейся в помещении. А следом в ту ладонь, что не болела, легло нечто прохладное. – Вот вам мазь. И хватит уже рыдать. Это не смертельно.
Я попыталась разлепить глаза – ресницы склеились от слёз – и сказать спасибо, но не успела. Чёрный ушёл, оставив в моей руке тюбик «Пантенола».
6. 6
Печатать одной рукой – вторая была вся в мази – когда в обычном режиме ты делаешь это вслепую… да, занятие не из приятных. Я чертыхалась и ненавидела саму себя, но делала это – на почте оказалось несколько важных заданий от Назара Миролюбовича.
Он сам позвонил мне по телефону через час.
– Кристина, зайдите, – буркнул в трубку, даже не дождавшись моего «алло». Я только вздохнула. Ничего удивительного, что у этого гада нет жены – с таким-то характером!
Чёрный сидел за столом, как несколько часов назад, и глядел в монитор. На секунду оторвал взгляд от несомненно чего-то очень важного, осмотрел меня с ног до головы, задержавшись на повреждённой руке, и приказал:
– Садитесь.
Я бы лучше постояла. А ещё лучше – ушла бы. Но раз начальство требует…
Села.
– Я надеюсь, вы успокоились, и теперь можете меня выслушать, – продолжал Чёрный, вновь глядя на меня своим фирменным взглядом, которым вполне можно замораживать овощи, фрукты и прочие продукты. И людей, да. – Кристина, юристу, коим вы мечтаете стать, необходимо уметь контролировать эмоции. Тем более, негативные. Когда вы так явно показываете свою неприязнь к тому, от кого зависит ваша зарплата и дальнейшая трудовая деятельность, это по меньшей мере глупо, а по большей – непрофессионально. Вы понимаете меня?
– Разумеется, – ответила я, пытаясь сделать свой голос таким же бесстрастным, как у него. Но мой, увы, дрогнул.
– Я попрошу вас впредь стараться держать себя в руках. Для эмоций место дома, а не на работе.
– Хорошо, Назар Миролюбович.
Он поджал губы. Наверное, думал, что я буду спорить или истерить. Ну уж нет, фиг я позволю тебе меня уволить.
– Свободны. Можете идти домой. Всё равно вы сейчас не особенно трудоспособны.
«Не особенно». Прекрасно выразился.
– Спасибо, Назар Миролюбович, – ответила я почти с искренней благодарностью, встала и вышла из кабинета. С трудом удержалась от того, чтобы не поклониться.
Чёрному бы к рабам на галеры. Из него получился бы прекрасный надзиратель.
*
Кабинет Назара Миролюбовича находится рядом с кабинетом Жукова, а между ними стоит секретарская стойка, за которой восемь часов в сутки сидит Лера – официально она секретарь генерального, но на деле больше Чёрного. Ну и наш общий, конечно.
Увидев меня, Лера сочувственно улыбнулась, кивнув на повреждённую руку.
– Ты как?
– Живая, – я подошла ближе. – Как выяснилось, ожог не такой уж и сильный. Просто обширный… И испугалась от неожиданности.
