– Глоточек, глотни – это тебя поддержит.
Елисей опять слабо улыбнулся Феофилакту, их взгляды встретились. И тут Феофилакт увидел в расширенных зрачках Елисея отражение летящей птицы. Он замер, перевел взгляд на ковш, что почти прижимал к улыбающимся устам Елисея и увидел отражение летящей птицы на дрожащей поверхности напитка – ковш как огромный зрачок отслеживал полет полярной совы.
И в этот момент Фома вскочил с колен, и едва не опрокинув лодьи, прокричал:
– Вот летит, вот оттуда… ох, и немалая она и вся белая…
Огромная полярная сова неторопливо пролетела прямо над монахами. Феофилакт перекрестился во славу всех святых и указал рукой:
– Ну, так значит, как и говорил наш брат Елисей, плывем за совой.
Поплыли. Туман закурился вокруг лодьи, сбивая и путая. Через некоторое время послышался голос Елисея.
– Феофилакт, туман сгустится, так вы плывите на звук колокола. При отпевании смотрите за свечой, что будет в руке у меня, как только пламя зашевелится, то значит я ожил, чтоб схиму принять. Сначала схима, а потом и отпевание. Скажи, что услышал меня, Феофилакт?
– Услышал. Свечу зажечь и смотреть на пламя…
– Молить Зосиму, Савватия и Германа – они помогут!
– Молить Зосиму, Савватия и Германа – они помогут!
Елисей затих, а братия молились до утренней зорьки, и едва усталость смежила им глаза, как сквозь густой белый туман до них долетел гулкий удар колокола.
Феофилакт сразу открыл глаза:
– Слышали? Это нам звонят. Поплыли.
Феофилакт оглянулся и увидел, что лодьи уже плывут в сторону колокольного звона, и ему показалось, что из тумана то вырастают, то тают в нем, то вновь вырастают, как призрачные видения, Зосима, Савватий и Герман, и вместе с Елисеем, так же как они сотканным из тумана, тянут лодьи, легко ступая по воде, как посуху.
Феофилакт склонился над старцем и пристально оглядел его лицо и фигуру. Елисей будто спал, но окоченевшие пальцы его подтвердили догадку Феофилакта, что душа старца отлетела в Божьи чертоги. И тут Феофилакт услышал доносящийся сверху голос Елисея:
– Сначала схима, Феофилакт, а только потом отпевание!
Эхо понесло слова старца по тихой водной глади, но, вернувшись через пару мгновений, разбудило Фому и Сергия.
В храме Сумского подворья Соловецкой обители Елисей лежал со свечой в руках, а монастырская братия как-то робко почти что с испугом и удивлением неотрывно вопрошала на Феофилакта, который без остановок ходил вокруг гроба с кадилом. Постепенно кадило надымило так густо, что Фома увидел ходящих за Феофилактом трех монахов и признал в них Германа, Савватия и Зосиму. Вдруг пламя свечи разгорелось, осветив лик новопреставленного, и заколебалось, как и предупреждал Елисей. В разгоревшемся пламени свечи фигуры трех Соловецких преподобных приобрели прозрачное фосфоресцирующее сияние. От неожиданности Фома подался вперед и уже было протянул руку к Савватию, чтобы удостовериться в явственности виденного, как услышал голос Елисея.
– Фома! Тебе непременно надо вложить палец в раны?
Елисей встал из гроба и, склонившись пред святыми преподобными Зосимой, Германом и Савватием, сказал, что сильно скорбит о том, что он не пострижен в великий ангельский образ.
Когда таинство пострига в схиму завершилось, причастившись Святых Тайн, Елисей опять лег в гроб и, закрыв глаза, произнес:
