Тишина - страница 62

Ход, как оказалось, вел комнатку примерно того же размера, как и та, где заседал боярин Никита Иванович, и довольно уютную. Сводчатый кирпичный потолок освещался несколькими небольшими смоляными факелами, и в комнатке царила приятная полутьма. Прежде, чем что-то толком увидеть, Артемонов и Серафим почувствовали запах теплого, свежего хлеба, соленых огурцов и меда. Оглядевшись, они заметили в середине комнатки несколько невысоких деревянных столиков, на которых в изобилии были разложены на больших блюдах всевозможные закуски: пироги, куски мяса, рыбы, соленья и калачи. Сбоку от столов, на высоких поставцах, стояло несколько кадушек, судя по запаху – с медом и пивом. В клети не было ни души. Артемонов и Серафим некоторое время молча переглядывались, затем одновременно пожали плечами, и шагнули к поставцам. Дальше каждый поступил в силу своего возраста: Серафим начал с неправдоподобной скоростью заталкивать в рот всю снедь, до которой мог дотянуться, а Матвей торопливо налил себе большую кружку красного меда, и начал жадно, проливая чуть ли не треть, глотать благоухающий напиток. Прошло немного времени и, поскольку друзей никто не торопил, дошли руки и у Артемонова до еды, и у Серафима до выпивки. Однако стоило им обняться и завести плясовую, как открылась незаметная до этих пор дверца, и суровый голос велел им прекратить непотребство и выйти во двор. Дворяне, покачиваясь, повиновались суровому голосу.

Картина, которую увидел Матвей выйдя из клети, была до того впечатляющей, что он чуть было не протрезвел. Довольно большую площадь ограничивала с одной стороны паперть старинного собора, с другой – звонница, а еще с одной – палаты, такой высоты и богатства, что и на Москве не сразу найдешь. Все это было привычно Артемонову, однако сегодня все эти строения были убраны самыми яркими и драгоценными материями, мастерски написанными хоругвями и знаменами разных полков, а, кроме того, ярко освещены сотнями факелов. Полотна и знамена изрядно за прошедший день замело снегом и потрепало ветром, и все же они не могли не поражать скромных уездных дворян. Но дело было даже не в них. Конечно же, вся площадь была окружена застывшими в неподвижности стрельцами, еще суровее и неприступнее тех, что видели Матвей с Серафимов раньше, а кроме стрельцов вся она, кроме самой середины, была запружена дворянами и детьми боярскими, которые еще недавно мерзли вместе с Артемоновым и Коробовым за воротами. Но теперь они не сидели со скучающим видом на сугробах или в санях, а стояли такими же изваяниями, что и привычные к этому делу стрельцы. Но самое примечательное зрелище представляло собой здание палат, еще обильнее, чем прочие, украшенное знаменами и хоругвями. Около него стояло и сидело несколько дюжин стряпчих, писцов и дьяков, судя по богатству одежды и заносчивому виду – московского чина. Выше них, подпертый невысокими, красивыми столбцами с каменной резьбой, ярко раскрашенными и позолоченными, виднелся маленький, уютный балкончик, где, по всей видимости, располагались самые главные на смотре персоны. Почти весь балкончик занимал огромный, богато одетый боярин, с властным и слегка хмельным видом осматривавший шевелившуюся на площади чернь. Необычным в наряде боярина был большой и пышный, белоснежный немецкий воротник, который очень мало шел к его остальной одежде. "Голландец" – подумал Матвей – "Тот самый". В этом случае помощь Серафима Артемонову не понадобились: царского тестя, Илью Даниловича Милославского по прозвищу "Голландец" знали решительно все. Боярин Милославский был так велик и солиден, что оставалось лишь удивляться прочности маленького балкончика. Оставшееся на нем небольшое пространство занимали два человека. Один был очень скромно державшийся служилый немец в высоком чине. Он был в горлатной шапке и пышном охабне, из-под которого, однако, виднелась немецкая кираса и такой же, как у боярина, хотя и куда более скромный, белый воротник. Еще один одетый похожим образом немчин стоял внизу под балконцем, в окружении толпы дьяков и стряпчих. Наконец, по правую руку от Милославского, едва заметный, помещался молодой человек, вероятно, монашеского звания, одетый во все черное, с небольшой черной тафьей на голове. У него были довольно пышные черные волосы и борода, а лицо сильно раскраснелось от мороза, хотя и оставалось, в соответствии с его сословием, весьма бледным и строгим. Артемонов подумал, что хотя монахи и оборонили в свое время от ляхов Троицын дом, а все же в таком мирском деле, как военный смотр, им бы участвовать не стоило – но разве понять простому человеку царский замысел? Наконец, в середине площади стоял на деревянных опорах целый ряд пищалей, карабинов, мушкетов, шпаг, сабель, и даже стрелецких бердышей. Неподалеку находились несколько уже весьма сильно порубленных соломенных чучел – не обманул Никита Иванович. Снег посреди площади был до земли вытоптан и грязен.