Тиспурам. Под Водой - страница 8
Когда молодой калам очнулся, свет по-прежнему наполнял все вокруг. Значит, он просто лишился чувств. И вряд ли дольше, чем на несколько мгновений, раз не успел ни всплыть, ни уйти на глубину. Но теперь сын вождя снова дышал водой. Теплые струи ласкали его гортань и выходили через жабры, что вновь открылись над ключицами. И хвост… Слава богине, он опять стал тем, кем был всю свою жизнь – вместо жалких ног к нему вернулся сильный и красивый хвост!
– Атаргатис! – засмеялся молодой калам. – Прости, что легенды о тебе я считал выдумкой!
Мгновенным порывом, захватившим Адониса, было взмахнуть хвостом, подняться к поверхности и даже взлететь над ней, чтобы рассмотреть оставшийся за спиной остров и девушку на берегу, но он сдержал себя. Приключений было предостаточно. Теперь надо возвращаться домой, тем более что все произошедшее следовало обдумать. Хвост слушался, разве что странная усталость поселилась в теле, и захотелось подкрепиться. Парочка крабов не помешала бы, даже больше; он словно не ел несколько дней! Но все потом. Осталось понять, где искать дом: вряд ли его выбросило куда-нибудь далеко от Садафа и Тиспурама…
Адонис еще раз шевельнул хвостом, вспомнил ноги девушки и подумал, что Лили выглядела вовсе не уродливо. Даже наоборот, очень привлекательно. И не только лицом и тонким станом. Ноги ее определенно украшали. Возможно, не меньше, чем хвост украшал Адониса. Интересно, не сочла бы она его хвост уродством?
– Лили… – повторил имя девушки сын вождя, и не смог сдержать улыбку. Отчего-то даже звучание этого слова наполняло грудь теплом. Затем он посмотрел вверх, зажмурился от яркости солнечных лучей, пронзающих воду, взглянул вниз на близкое, местами заросшее кораллами дно, на стайки разноцветных рыб, танцующих в солнечных лучах, пожалел, что мама Меса не может видеть этого великолепия, и поплыл прочь от берега.
И мать, и отец, и даже Дириг, что учил Адониса и Авариса, да и прочих подростков управляться с мечом, повторяли, что каждому каламу воздается сверх обычных способностей что-то свое. К примеру, ловкость, выносливость, настойчивость, любопытство, сила доставались всем. Понятно, что у некоторых та же настойчивость обращалась в упрямство, но порой Атаргатис наделяла калама и чем-то необычным. В случае Адониса это было чутье. Кто, как не он, всегда угадывал, где укрыться от Байула или Дирига, чтобы избежать утомительных наставлений? Кто мог почувствовать через весь Тиспурам, что мама Меса разделала краба и даже смешала его мякоть с давлеными волокнами губки? Кто с закрытыми глазами отыскивал проходы в коралловых стенах? Так неужели он не найдет собственный дом?..
Плыть пришлось не слишком далеко. Вскоре дно начало круто понижаться. Адонис вспомнил коралловый склон на окраине Тиспурама и собрался последовать в глубину, как вдруг почувствовал запах крови, и поплыл прямо на него.
Окровавленные останки плавали у самой поверхности, вокруг изуродованной туши не слишком большой рифовой акулы сновали стайки рыбьей мелочи. Неподалеку бултыхались в воде куски тела еще какой-то твари. Обрывки плоти начинали медленно опускаться в глубину.
Адонис настороженно озирался. Похоже, это было глупостью – оставлять мечи на крыше дома отлучаясь. А если на пути появится действительно серьезный враг?
Наполненная солнцем теплая вода, возможно, таила новые опасности. Кровь рано или поздно могла привлечь акул покрупнее. Следовало поторопиться. Сын вождя подплыл к первой туше и с удивлением обнаружил на ней следы присосок. Вот уж про что он не слышал, так это чтобы спрут нападал на акул. К тому же вряд ли головоногий был таким уж крупным. Отметки на коже акулы не превышали в поперечнике толщины полутора пальцев, то есть спрут был не больше воина-калама, конечно же, не считая длины щупальцев. Вместе с тем голова акулы оказалась почти отсечена, и часть хвоста как будто оторвана. Вот этого спрут сделать точно не мог. Да и следы присосок… не только вырезанные роговыми зубцами кольца, но и странные дыры в центре этих кругов. Возникало ощущение, что внутри каждой присоски таилась крохотная, но жадная зубастая пасть…