– Ох… – произносит Рейчел так тихо, что я почти не слышу ее.
– Что такое? – спрашивает Самсон.
– Круглый стол. Он… с ним что-то не так.
Все молчат. Рейчел заканчивает фразу на такой ноте, которая заставляет сдержать дыхание. Но конечно же, через несколько секунд мы снова ее слышим.
– Бедеверы, Круглый стол затуманил место неподалеку от вас.
– Фиолетовый инспайр? – спрашиваю я.
Фиолетовый может означать применение Иммрала, так происходит с тех пор, как я изменила Круглые столы в этом году, – это наш способ следить за активностью Мидраута.
– Нет, – отвечает Рейчел. – Не инспайр. Я не могу это объяснить.
– Скажи, куда нам повернуть, – говорит Самсон, и через мгновение мы уже мчимся галопом через парк, и пышная трава превращается в плотный торф, а потом – в сухой грунт.
Мы теперь должны быть в той части леса, где хозяйничают трикстеры, но деревья меняются. Одни упали, от других остались только пеньки. И наконец они вовсе исчезают. Земля ухабистая. Корни, которым следует быть под землей, поднялись на поверхность в поисках питания. Вокруг словно пронесся бешеный шторм. Я думаю о торнадо Иммрала, что пронеслось в этом году над Альберт-холлом, – Мидраут показал свою силу. Альберт-холл постепенно возник снова, хотя теперь он ощущается как нечто пустое и заброшенное, вместо прежнего сияния энергии, проносившегося по его галереям и сценам. Если здесь случился такой же шторм, деревья не подают признаков восстановления. Во мне кипит гнев. Мидраута необходимо остановить. В это мгновение, глядя на опустошения, причиненные им Аннуну, я до глубины души ощущаю, что готова действовать, жертвовать, делать что угодно, лишь бы свергнуть его и вернуть этот мир. Мой мир. И это понимание укрепляется во мне со странной волной тепла. Цель. Пусть у меня больше нет Иммрала, это не важно. Есть и другие способы помочь делу. Обладание Иммралом давало мне шанс на выживание, но это уже не так важно.
Потом мы выезжаем на открытое пространство, и мои глаза отказываются воспринимать то, что видят. Огромная протяженность серой земли и неба, мерцающего, когда я двигаюсь. Я не вижу этому конца или начала. Это одновременно и отсутствие реальности, и давление вроде скорби. Однажды, когда я была намного младше, может, лет пяти или шести, у меня случилась лихорадка. Я помню, как просыпалась ночью и мне казалось, что моя спальня расширяется и стены одновременно были и клаустрофобными, и пугающе далекими. Вся логика пространства испарилась из моего пылающего, полусонного ума. И здесь у меня возникло такое же ощущение.
Олли соскальзывает со спины Балиуса и идет к этому пространству, вытянув руки. Я понимаю, что он пытается нащупать там инспайра, и внезапно чувство пустоты возникает и снаружи, и изнутри. Это должна была делать я.
Но я лишь спрашиваю:
– Нашел что-то?
Брат качает головой, потом отшатывается назад, словно укушенный.
– Идите посмотрите на это, – кивает он.
Мы все спешиваемся. Почти все лошади непонятно из-за чего нервничают, они тихо ржут и топчутся. Лэм, впрочем, идет за мной, тыкаясь носом мне в шею.
– Встаньте тут, где я стою, – говорит Олли, носком ботинка отмечая место и отходя в сторону.
Самсон смотрит первым, но его резкий вздох ни о чем мне не говорит. Потом он поворачивает меня под нужным углом.
Вид впереди меняется, как мираж. Пустошь обретает знакомый вид: Ричмонд-парк с его пышными кронами и густой травой. Но там ночь, сквозь листву пробивается лунный свет. Я слегка передвигаюсь – и вот я снова на холодном солнце и голой земле Аннуна. Мне требуется пара мгновений, чтобы разобраться, что произошло. Когда я отхожу, чтобы дать Неризан возможность все увидеть, я высказываюсь вслух:
