Тьма, Огонь и Пепел - страница 2

– Он ждет. Но трон пуст для тех, кто несет ложный лик.

Грак’зул не ответил. Череп в его руке дрожал, как пойманный зверь, а руны на нем теперь светились синим – холодным, чужим, непохожим на багрянец Пепельных Пустошей. Орк двинулся вперед, разрывая серебряные нити подошвами. С каждым шагом остров становился ближе, а трон обретал детали: шипы на его спинке были не металлом, а костями, покрытыми инеем, хотя вокруг стоял невыносимый жар. Когда он достиг середины озера, жидкость закипела. Из глубины поднялись фигуры – Стражи Вечного Начала. Гиганты в доспехах из спрессованного льда и пепла, с лицами, скрытыми под шлемами в форме черепов мастодонтов. Их пустые глазницы полыхали голубым пламенем, а в руках они сжимали копья, чьи наконечники были выкованы из звездного света.

– Отдай ключ, – прогремел хор голосов, и озеро содрогнулось, выплевывая вверх капли серебра, застывавшие в воздухе кристаллами.

Грак’зул оскалился. Череп в его руке взорвался сиянием, и голос, который он слышал лишь в шепотах теней, заговорил впервые – низко, как грохот обвала:

– Они не враги. Они дверь.

Орк бросился вперед, не в сторону острова, а вниз, туда, где копья стражей касались поверхности. Ледяные клинки вонзились в серебро, и озеро раскололось, открывая туннель из черного стекла, уходящий в бездну. Дети-тени взвизгнули, рассыпаясь искрами, а стражи застыли, превратившись в статуи, покрытые паутиной трещин. Падение длилось вечность. Стенки туннеля мелькали тенями былых времен: кланы, сгорающие в пламени, боги, спящие под землей, существа с кожей из тумана, пожирающие собственные сердца. Череп в руке Грак’зула стал тяжелее горы, выворачивая суставы, но он не отпускал. Внизу забрезжил свет. Не огонь, не звездный отсвет – нечто мутное, словно свет сквозь гнилую плоть. Приземление было мягким, словно он упал на тело спящего исполина. Равнина Спящих Снов раскинулась перед ним. Бескрайнее поле, покрытое кожистыми цветами, чьи лепестки шевелились, как губы, повторяющие обрывки забытых молитв. На горизонте возвышался город – не из камня, а из плоти и костей, с башнями, скрученными в узлы, и стенами, пульсирующими в такт неведомому ритму. Воздух здесь был сладким и удушающим, как вдыхание нектара сквозь тряпку, пропитанную ядом. Череп потух. Руны исчезли, оставив лишь шершавую поверхность, напоминающую кожу. Грак’зул почувствовал, как что-то сдвигается у него за спиной. Не тени, не стражи – нечто, что существовало между ударами сердца. Он шагнул к городу, не зная, ведет ли его воля, череп или та сила, что теперь пульсировала в его жилах, замещая кровь. Город из Плоти дышал. Стены, сотканные из переплетенных сухожилий и ребер, сжимались и расширялись, как гортань спящего колосса. Башни, скрученные в узлы мышц, выделяли слизь, стекавшую по фасадам ручьями, пахнущими медью и забродившей желчью. Грак’зул шагал по мостовой, выложенной зубами, каждый из которых шептал обрывки проклятий на мертвых наречиях. Череп в его руке, теперь теплый и податливый, будто свежий трофей, пульсировал в такт шагам, словно пытался слиться с ритмом города. Кожаные цветы, росшие вдоль дороги, поворачивали «головы» следом за орком. Их лепестки, покрытые язвами, раскрывались, обнажая зубчатые рты, из которых сочилась черная смола. Она стекала в трещины между зубами-камнями, и оттуда поднимались пузыри, лопающиеся с хриплым вздохом. Грак’зул чувствовал, как смола тянется за ним, цепляясь за пятки, но каждый раз отступала, едва касаясь тени, отбрасываемой черепом. Впереди зиял проход – арка, обрамленная спинными хребтами, увенчанными черепами неведомых существ. За ней открывалась Площадь Голодных Зеркал. Здания здесь были покрыты чешуйчатыми наростами, мерцавшими тусклым блеском, а вместо окон зияли провалы, из которых свисали щупальца, облепленные глазами. Но главное – посередине площади стояли зеркала. Не стеклянные, а плотоядные: их поверхности колыхались, как воды болота, а рамы были сращены из костей, утыканных клыками. Грак’зул приблизился к первому зеркалу. Отражение моргнуло – но это был не он. Существо с кожей, покрытой трещинами, как потрескавшаяся глина, с глазами, в которых горели не звезды, а черные дыры. Оно подняло руку, и в ладони раскрылся рот, произносящий слово: