«Повезло», – эхом отдалось в голове Димы.
А Иван Матвеевич все говорил, все кланялся, Дима уже не слушал.
«Вот так и кончится жизнь», – стучало в голове.
Когда Иван Матвеевич умолк, чудовище очнулось. Глаза заворочались в глазницах, руки распрямились, оказавшись длинными, напоминающими лапы насекомого. Существо шагнуло из гроба и повернуло голову, глядя жуткими бельмами на Диму и Костю. Длинные костистые руки потянулись к несчастным, и Дима почувствовал обжигающий холод там, где мертвая плоть демона коснулась его кожи.
А потом его рвануло, сжало, стиснуло, потащило куда-то. Костин вой – волчий, безумный – вот что Диме довелось услышать перед тем, как мир погас, словно перегоревшая лампочка.
…Диму и Костю не нашли и даже не знали, где искать. В последний раз парней видели в Осиново, а дальше, по идее, они должны были ехать в город, только нигде не отметились: ни на заправках, ни в магазинах, не появились ни дома, ни на работе.
Машина их, вместе со всеми вещами, покоилась на дне болота, хотя об этом никто никогда не узнал: болота надежно хранят тайны. Жители Петровки не взяли себе ничего, они гордились тем, что никогда не воровали, не брали чужого (не считая, разумеется, чьих-то жизней, но это уж у кого какая судьба).
Им и не нужно было воровать, вполне хватало своего добра; жизнь в Петровке была сытая, благополучная. Прародитель, тот самый Петр, который когда-то пришел сюда, поселился с семьей на этой земле и, как он говорил, обрел благодать, приглядывал за потомками после смерти и перерождения.
Как именно произошло «обретение благодати», Петр так никогда никому и не поведал, обронил лишь, что случилось сие на болоте. Те немногие, кто решились предположить вслух, будто в Петра вселился демон, вскоре погибли, а остальным стало ясно, что спорить не нужно: благодать так благодать. Тем более всем от этого только польза: люди стали богаче, никто не тревожил, даже смутные революционные времена, последующую коллективизацию и страшную войну местные пережили, почти и не заметив этих событий.
А жатва бывала всего раз в году, малая плата за большие блага.
Кстати, Дима очень удивился бы, увидел Петровку уже на следующий день после ритуала, когда холм на площади снова стал таким, как прежде. В деревне не было ни жухлой травы, ни голых деревьев без листьев; все кругом цвело буйным цветом, сочная изумрудная зелень радовала взор, на могиле Прародителя белели невинные ромашки.
Что ж, так и должно быть: жатва позади, наступило время расцвета.
Совесть начала мучить Лиду уже в тот момент, когда она вышла из подъезда дома, где жила сестра. Лида обернулась, глядя на окна, и увидела Инну. Те смотрела ей вслед и, увидев, что Лида оглянулась, радостно улыбнулась и принялась махать рукой.
Инна радовалась – они ведь наконец-то помирились.
Знала бы она…
Лида пошевелила пальцами в ответ, выдавила улыбку. Отвернулась, поспешно пошла в сторону остановки. Больше она не улыбалась.
«Хватит грызть себя! Все ты правильно сделала! А как надо было поступить? Инка сама виновата!»
Инна была виновата в том, что… была.
А ведь как они дружили! Не разлей вода! Не просто двоюродными сестрами были, а лучшими подругами всю жизнь друг друга считали. До недавнего времени.
Матери их были родными сестрами. Почти в одно время вышли замуж, произвели на свет дочерей (Инна была на три месяца моложе Лиды). Через какое-то время обе развелись, так уж вышло, дочек растили одни.
