– Мы сейчас… словом, она у мамы.
– Такое бывает, – усмехнулся доктор, – Тогда вам стоит ее предупредить. Думаю, сразу приедет – и чем не повод для восстановления отношений, а?
Он хмыкнул, наклонился чуть дальше, видимо, что-то или кого-то увидев. Некоторое время смотрел туда, потом чертыхнулся сквозь зубы.
– Доктор… – немного резче, чем надо, произнес Жолобов. Врач дернулся. Весь его вес оказался сконцентрирован над подоконником, рука предательски заскользила. Еще мгновение и он, чуть слышно вскрикнув, внезапно вывалился из окна и пропал.
До слуха оцепеневшего Жолобова донеся глухой стук и истеричный женский крик.
– Глупости все это, вот глупости, – забормотал он.
– Простите, что вы сказали?
Анатолий поднял глаза, и тут только понял, что ни с ним, ни, тем паче, с доктором ничего не приключилось. Врач стоял у изголовья, он закончил осмотр, и тут обратил внимание на окно. Поднялся, кивнул, заметив:
– Тут душновато, а вам надо дышать свежим воздухом, набираться сил. Я открою окно.
Смутное подозрение шевельнулось в глубинах сознания. Анатолий пробормотал: «Подождите, доктор», – но его, кажется, не услышали. Врач распахнул створки, вдыхая запах белой сирени, начавшей цвести и ныне, после недавнего дождя пахнувшей просто одуряюще. Анатолий замер, затаился, увидев, как врач перегибается через подоконник, разглядывая цветущий куст.
– Доктор, – пробормотал он. Врач не обернулся.
– Доктор, осторожнее! – крикнул, уже не скрываясь, Жолобов.
Врач дернулся, как от удара, шаткое равновесие его тела оказалось вдребезги нарушено. Рука предательски заскользила. Еще мгновение и он, чуть слышно вскрикнув, внезапно вывалился из окна и пропал.
До слуха оцепеневшего Жолобова донеся глухой стук и истеричный женский крик.
– Не переживай, Толя, – шептала в трубку жена. – Я немедленно выезжаю. Ох, если б я знала, что ты в такую историю попадешь, если б знала. Но сам хорош, мало того, что не вспомнил про нашу годовщину…. Ай, да что я, ты, главное, не вспоминай и побольше пей корня валерьянки, он замечательно успокаивает. У нас будущие мамочки на сохранении только им и спасались. А то в голову всякое лезет. Завтра я буду дома.
Жолобов слушал и не слышал ее. Жена, сама никогда не рожавшая, любила оседлать знакомого конька и рассказывать истории их стационара. Сейчас ее трепотня, прежде супруга доводившая, неплохо отвлекала от происшедшего. Тем более, что разумного объяснения случившемуся Анатолий не мог дать, попросту не понимал, что с ним произошло в тот злополучный миг, когда доктор вдруг вывалился из окна, как показалось Жолобову, дважды.
– Это все нервы, работа у меня и раньше была такая и сейчас, – ни к кому не обращаясь, произнес он. Отчасти и верно, прежде он водил инкассаторский броневик, лопнувшего в четырнадцатом году банка. По счастью, на машину никто никогда не нападал, но само сидение в бронированной консервной банке на чужих миллионах тоже до добра не доводит. Отчитываться приходилось за каждый чих и внеплановую остановку. Жолобов был даже рад, когда банк разорился, а он устроился в сорокаэтажную гостиничную высотку, именуемую в народе «огурцом», на должность охранника подземного паркинга.
Наконец, Зина попрощалась, пообещав завтра же «довести его до ума». Анатолий усмехнулся, это она умеет, как никто. Положив мобильный, некоторое время созерцал потолок, затем согласился расписать пульку с товарищем по палате.
