Дверь открылась, и Гаррету показалось, что время на мгновение застыло. В дверном проёме стоял Кайл, слегка затемненный полумраком коридора, но достаточно видимый, чтобы он смог разглядеть его. Кайл выглядел суровее, чем раньше, с жёстким взглядом и чертами, обострившимися от времени и, возможно, от тягот жизни.
Первым порывом Гаррета было обнять брата, но его сковало чувство неуверенности. В глазах обоих застыла настороженность. Затем они обменялись неловкими взглядами, словно незнакомцы, вынужденные встретиться друг с другом.
Кайл медленно шагнул внутрь, и дверь тихо закрылась за ним. Вблизи стало ясно, что он изменился значительно больше, чем показалось сначала: его плечи, всегда крепкие и прямые, теперь слегка сутулились, а вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Виски посеребрились сединой, и фигура не была такой худощавой, как раньше. Гаррет про себя с горечью отметил, что они оба успели постареть, и вдруг ощутил угрызения совести за то, что все прошедшие годы воспроизводил в своем сознании образ брата, исходя из юношеских воспоминаний.
– Гарри, – наконец проговорил брат, и его голос прозвучал непривычно грубее, но в нём ещё сохранялась та едва уловимая интонация, которую Гаррет помнил с детства.
– Кайл, – ответил он, стараясь выдержать взгляд брата, хотя это далось ему с трудом.
Молчание снова повисло между ними, как густая завеса, сотканная из старых обид и неразрешенных вопросов. Они стояли, изучая друг друга и сопоставляя внешние изменения, произошедшие с ними, с теми образами, которые сохранились в их памяти. Гаррет понимал, что видит перед собой человека, чей жизненный путь был весьма тяжёлым.
– Ты… изменился… очень, – наконец сказал Кайл с оттенком грусти в голосе. – Не знаю… наверное, я ожидал, что ты будешь…
Он не договорил и отвел глаза. Гаррет с горечью усмехнулся, чувствуя, как в его сердце снова поднимается старая обида.
– Удивительно, правда? Мы оба изменились, Кайл, – ответил он. – Слишком много времени прошло. Я, наверное, тоже не ожидал увидеть тебя таким.
Кайл не сумел скрыть, что слова младшего брата задели его, но быстро взял себя в руки. Он сел на край стула у окна и, не глядя на Гаррета, устало произнёс:
– Мама часто вспоминала о тебе… особенно после того, как отец покинул нас…
– Мне жаль, – прервал его Гаррет, пытаясь пробудить в душе чувство вины. – Правда, жаль, но…
Он остановился, не находя для оправдания подходящего слова, и вдруг осознал, что оно ему и не нужно. Ведь не он объявил войну и решил больше не переступать порог родительского дома.
– Я не мог вернуться… из-за отца, – наконец выдавил он из себя.
Кайл медленно повернулся к нему, не скрывая во взгляде огорчения.
– Я пытался быть с ними, знаешь? Пытался заполнить пустоту, которую ты оставил. И я ждал, что ты вернёшься хотя бы на один день… что это важно и для тебя.
Гаррет тяжело вздохнул, чувствуя, как между ними вновь встают тени прошлого.
– Возможно, я злопамятен, Кайл. Возможно, совершил слишком много ошибок, – тихо произнес он. – Но сейчас я здесь. На три, может, четыре дня. Я вернулся, чтобы решить одну проблему. А потом, наверное, зайду повидать маму… Как она?
И замолчал. Кайл смотрел на него несколько долгих секунд, как бы взвешивая эти слова и происходящее между ними, но его лицо оставалось напряжённым, почти суровым. Он сам не говорил и Гаррету не помогал найти нужных слов. Поэтому напряженность, возникшая с первой минуты встречи, явно продолжала сохраняться в дальнейшей беседе.
