– Нас этим не проймёшь. Как ты оказалась в нашем сарае?
– Я уже рассказывала, у меня сил нет повторять, – обречённо всхлипывала Мария.
– Андриан, пожалей её, вишь, как она расстроилась. Пусть Миха разберётся, он всё знает. Вишь, плачет.
– Играет.
– Да, нет, я женским чутьём чую, не врёт, – заступилась пожилая женщина.
Мария подняла голову и, встретив сочувствие в её глазах, немного воспряла духом. Молодой мужчина, у которого не только руки были жёсткими, но и взгляд, и, по-видимому, и сердце, сердито сверкнул глазами:
– Тебя, мамаша, не спрашивают. Она только и ждёт того, чтобы я её в отряд приволок. Её за тем и прислали. Вишь, разодели как, чтобы мы бдительность потеряли.
– А что же делать – то теперь? Неужели убьёшь её? – испуганно спросила женщина, а Мария вообще не только плакать, но и дышать перестала.
– По-хорошему, надо бы сразу пришить, чем дольше тянуть, тем больше она может неприятностей принести.
– А ну, как, она не виновата? Грех на душу возьмёшь!
– Андриан, ты того, не спеши, – подал голос пожилой мужчина, наверное, отец жестокого Андриана.
Мария, поняв, что у неё появились защитники, с надеждой воззрилась на Андриана, задумчиво почёсывавшему бороду.
– Ладно, свяжем её, пусть посидит в сарае, а я схожу в лагерь, поспрашаю.
– Вот и ладненько, – обрадовалась мамаша, – да можно и не связывать. Ведь если её заслали, какой интерес ей убегать – то.
– Ты, мамаша, сильно добрая.
– Пусть лягает в дому, – не убежит до рассвета – распорядился папаша, который тоже тяготел к добродетели.
Андриан сердито передёрнул плечами и, надев выцветшую штормовку, пошёл к выходу.
– Стерегите её. Я быстро.
Едва за ним закрылась дверь, мамаша повернулась к Марии, ласково улыбаясь:
– Как тебя зовут, девонька, Мария?
– Да, а вас?
– Меня Лукерья, тётя Луша, а деда – Григорий. Откуда же ты родом?
– Да отсюда. Я здесь и родилась, и училась, и работаю.
– А мы тебя раньше не видели.
– Да я на нашей улице не всех знаю, а вы, считай, через три с половиной улицы от нас живёте.
– Что ты такое говоришь? В нашей деревне всего три улицы. Длинные, правда, но… Что-то тут не так.
– Я уж и не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Шла домой по родному городу, а попала в какую-то деревню. Ничего не понимаю.
Мария вдруг почувствовала, что устала неимоверно. Ещё бы, – столько пережить за короткий промежуток времени, а главное, – ничего не понятно. Она почувствовала, что у неё слипаются глаза, но всё же жалобно попросила:
– Отпустите меня. Меня сын заждался.
– Не можем мы, девонька, – подал голос дядя Григорий, – Андриан у нас строгий. Сказал – стерегите, значит надо стеречь. А вот спать ты ложись. Вон у тебя уже и глаза закрываются.
Мария поняла, что спорить бесполезно. Что ж, поплачет Володька, а завтра получит все свои подарки. Мама придумает, чем его успокоить. Мария иногда не ночевала дома, правда, заранее предупреждала. Жаль, что у неё сотовый поломался.
Мария уже спала «на ходу», тётя Луша отвела её на лавку, застеленную каким-то тряпьём. Мария даже не удивилась, отчего это у людей такая беднота, зачем они её в плен взяли, заложницей что ли? Много ли с неё возьмёшь? Мысли текли совсем вяло, потом совсем спутались, и она заснула.
Какое-то существо – бесформенное, скорее похожее на грозовое облако со злыми глазами сидело у неё на груди, пытаясь задушить. Мария пыталась освободиться от него, но оно придавливало её всё сильнее и сильнее, пока она не почувствовала, что сейчас совсем задохнётся. Мария попробовала закричать, но не могла. Она собралась с силами и крикнула, проснувшись от своего крика. На груди у неё сидел огромный пушистый кот, который, увидев, что она пытается встать, муркнул, не поменяв позу, наверное, приказал ей не шевелиться. Мария рассердилась и столкнула наглеца на пол. Бог мой! Это не сон. Она, действительно, спала на жёсткой лавке в какой-то комнате непонятного предназначения – вроде гостиная, но похожа больше на сарай. Мария села на лавку, пытаясь разобраться, где она и почему.
