– А интересная выходит партия, – сказал он. – Попробуем-ка мы продолжить ее кавалерийским наскоком!
Он перегнулся через стол, двумя руками снял с доски обоих белых коней и поставил их на атакующие позиции перед ферзем. Затем он залихватски свистнул и направился к двери.
Я последовал за ним.
Мы вышли из дома, прошли по улице несколько кварталов и свернули в узкий переулок. Здесь перед нами рядком стояли, тесня друг друга, невысокие темные деревянные домики. У ограды одного из них, чуть поодаль от нас, некий молодой человек, одетый в длинный черный сюртук ниже колен и большую шляпу, закрывал на висячий замок кованую калитку.
Слегка ткнув меня локтем в бок, Данилевский поспешил к незнакомцу.
– Любезнейший, как бы нам увидеть владельца ломбарда, мещанина Хаймовича? – спросил он как можно учтивее.
Молодой человек обернулся и подозрительно оглядел нас:
– А зачем он вам, милостивые господа?
– У нас к нему есть дело!
– Дело? Хорошо, господа. Хаймович – это я, – со старательно изображаемой солидностью представился наш собеседник. – У вас ко мне есть дело?
– Нет, простите, нам нужен Симеон Осипович Хаймович, – настаивал Данилевский. – У нас именно к нему дело.
– Опасаюсь, что вам таки придется иметь дело со мной. Месяц назад моего почтенного родителя не стало, – юноша воздел руки к небу. – Холера… И теперь его лавкой владею я, его сын и наследник. Если вы с чем-то пришли к нему, то можете смело обращаться ко мне.
Он вынул большую связку ключей, отворил калитку и провел нас в лавку.
Мы зашли внутрь и огляделись.
На полках вдоль стен лавки аккуратными ровными рядами лежала разная рухлядь: потертые сапоги, шляпы, зонтики, видавшие виды гитары, письменные приборы и прочая всячина. На вешалках висели пальто, сюртуки, брюки и платья с прикрепленными к ним бечевкой картонными номерками, а на крюке под потолком, тускло поблескивая золочеными прутьями, красовалась клетка с молчаливой облезлой канарейкой. В углу за прилавком темнел приземистый стальной несгораемый шкаф, в который владелец ломбарда, вероятно, прятал менее крупные и более ценные вещи.
Хаймович-младший надел нарукавники и достал из-под конторки толстую засаленную бухгалтерскую книгу.
– Итак, господа, вы хотели бы выкупить из заклада свою вещь? Или же вы принесли мне что-то на оценку?
Данилевский замялся и, не зная, что ответить, повернулся ко мне.
– Гм, ну… – протянул я в ответ, хлопая себя по карманам и делая вид, что с озабоченностью ищу что-то под полой сюртука.
Пауза угрожающе затягивалась.
Молодой Хаймович с подозрением посмотрел на меня, а затем на Данилевского:
– Господа, прошу простить, но мне дорого мое время, и если вы…
«Черт возьми, вот так оказия…» – подумал я, и вдруг меня осенило.
Я вынул из кармана жилета свою гордость – дорогой брегет, подаренный мне матушкой на именины, и положил его на прилавок.
– Вот! – вздохнул я. – Мне нужно оценить вот эту вещицу. Симеон Осипович под хороший залог всегда давал справедливую цену.
Хозяин ломбарда снова окинул меня взглядом, потом достал из выдвинутого ящика большую потертую лупу, взял с прилавка мои часы и внимательно осмотрел их. Затем он открыл крышку и принялся изучать выгравированную на ее тыльной стороне дарственную надпись.
Потом он снова поглядел на меня.
– В карты он проигрался! Просто в дым! – кратко объяснился за меня Данилевский.
Хаймович-младший недоверчиво кашлянул.
