Читать онлайн Мария Ильина - Точка возврата

Глава 1

Гость. Июнь 2012 года

Валерки, как назло, не было дома.

«Вот всегда так! Когда он нужен, его нет. Работа, больные на первом месте… А я?! Будто дома сидеть – значит отдыхать. Хозяйство, ребенок двухмесячный – это пустяки. Мол, все женщины справляются. Про всех не знаю, не скажу. А лично мне это верчение невыносимо, от него любые крылья отвалятся, даже пчелиные. Мне уже страшно становится, что останусь пленницей своего мини-улья. Заблужусь в трех буквах «к» (киндер, кирхен, кюхен). И потом: а как же моя работа? Не осталось ни времени, ни сил, ни желания. За три длиннющих месяца ни одного даже самого жалкого наброска. Способности иссякли или их не было вовсе? Баловство одно?»

Эти мысли донимали Ладу почти непрерывно. Своей назойливостью и очевидностью…

А тут муж еще «подарочек» преподнес! Дедушка из Казахстана приезжает. И, разумеется, к ним как к ближайшим родственникам. Сын его, Валеркин отец, год назад умер; остались только они. И что ему вдруг приспичило? Позвонил с вокзала: «Встречайте, хочу на внука и правнука перед смертью взглянуть!» Хорошо сказано – «взглянуть», будто фотку из альбома вынуть. Интересно, что он собой представляет?

Лада с остервенением терла пол шваброй. И кто только придумал, что надо убирать каждый день! Раздался звонок в дверь. Кинулась открывать, но поскользнулась на мокром полу, зацепила ногой ведро, в тапочек брызнула грязная вода.

Ну вот, дождалась! Лада щелкнула замком, даже не потрудившись натянуть улыбку. В прихожую вошел сухой, жесткий, рослый старик. Будто рассохшаяся деревянная скульптура из парка – леший. Лицо морщинистое, словно кора, белый пушок на голове, будто плесень. Ни старческой дряблости, ни обвислости. Глазки маленькие, живые, светятся, как у хищника. Возраст? От шестидесяти и до… Первым делом – он наследил на паркете (и это летом, в сухую погоду, будто нарочно грязь искал!), затем – молча плюхнулся на пуфик, прислонив потную голову к стене, чтобы отдышаться. Чувствовалось, что он еле ходит. На пол опустил пыльную спортивную сумку с надписью «Олимпиада-80».

«Надо же, сохранилась… Меня тогда еще на свете не было!» – подумала Лада.

Прихожая почему-то стала тесной и душной, веселые золотые звездочки на обоях поблекли, будто застеснялись своего праздничного новогоднего вида. Запах, чужой, резкий, заставил внутренне сжаться. Дед зашевелился, заскрипел, закашлял.

– Здравствуйте, Пётр Константинович, очень рада вас видеть! – выдавила Лада из себя заготовленную фразу и почувствовала, что убедительно врать не получается. Хоть тресни.

– Ты, значит, Лада, Ладушка! Умница, красавица, художница. – У старика промелькнула усмешка, кривая, как зарубка на коре. – Маленькая, рыженькая, веснушчатая… Когда говорят «красавица», я крупную, фигуристую женщину представляю, а не такую кнопку.

Лада просто остолбенела от такой наглости:

– Ну знаете ли!

Он ухмыльнулся:

– Не сердись на старика! Мне восемьдесят два стукнуло. Сейчас не скажу – потом не успею.

Лада за спиной стиснула кулачки.

– Вот тапочки! Проходите, посмотрите, как мы живем, – сказала она как можно суше.

Он громко зашаркал по паркету, опираясь руками о стены и оставляя грязные пятна на обоях.

– Трехкомнатная квартира в Москве, да еще окна в парк – и так хорошо, а остальное – мелочи.

Заглянул в гостиную, между прочим, оформленную под грот (ветки, цветы, картины), усмехнулся:

– Подожди, через годик сынишка подрастет, доберется до этих палок.

Лада поняла, что очередь дошла до ее работы «Закат над лесом».

– Что за мазня! Лужа кетчупа в салате из огурцов! Ах, это твоя, что ли? Прости, склероз, всё забываю, что внук с художницей связался. А кроме меня, кто тебе еще правду скажет!

– Ну знаете ли! – повторила Лада, как попугай, злясь уже на себя.

На нее накатывало озлобление, а он хранил спокойствие, словно буддийский монах; глазки – маленькие стеклянные шарики – отливали холодом. В родном доме вдруг стало страшно. Наглый захватчик! Ну, Валерка, ну, подложил свинью! С таким чудовищем жить в одной квартире, может быть, целый месяц! Ей отчаянно захотелось, чтобы дед уехал, исчез, провалился сквозь землю прямо сейчас.

Старик оттеснил Ладу. Прошел на кухню и кинул грязную сумку на стол.

– Вот ванная, помойте руки!

Он презрительно стиснул рот.

– Я рук не мою, от мыла кожа сохнет. Потом – привычки нет. В моём доме уже лет сто, как нет воды…

– Как так?! – Удивлению Лады не было предела.

Старик посмотрел на нее, будто на несмышленую.

– Я же в Зверостане живу, забыла? Или Валерка не говорил? Ах, внучок, внучок, не встретил деда!

Про Казахстан Ладе, конечно, рассказывали, но она не особо слушала эти байки. Подумаешь, окраина: скучная, серая, далекая. Люди везде одинаковые. Тогда она еще верила, что цивилизация вездесуща, а прогресс всесилен, как божество. Хотя уже был случай убедиться в обратном, но то ведь пустяк, шутка природы. Где-то с месяц назад Лада взяла домработницу из Средней Азии; ясное дело, чтобы сэкономить. Такую не забудешь: одета пестро и как попало, растерянна, покорна до раболепия. Черты лица правильные, черные волосы вьются змеями – восточная красавица из сказок «Тысячи и одной ночи». Но при этом – тупость, медлительность и неуклюжесть в каждом взгляде и движении. Это уже не Шахерезада, а дикарь Пятница. Два дня Лада прилежно объясняла ей очевидные вещи, чувствуя, что сама бы сделала гораздо быстрее и лучше. На третий день решила, что красотка уже стала кое-что понимать. Лада поставила в микроволновку пирог, велела следить за ним и вытащить его оттуда, когда раздастся писк, а сама отправилась с малышом в поликлинику.

…Запах гари она почуяла еще в машине. Из открытых настежь окон струился дым. Первая мысль – о пожаре. Какое счастье, что ребенок здесь! Лада сунула малыша мужу, кинулась к подъезду, взлетела на этаж, толкнула дверь; та оказалась подозрительно приоткрыта! Едкий дым щиплет глаза, ничего не видно, под ногами скользит что-то твердое – оказывается, стеклянная миска с обугленными остатками пирога. Лада глянула на прожженный паркет и задохнулась от смеха, кашля и крика. Домработница что-то лепетала, хлопая длинными черными ресницами. До Лады с трудом дошло: горящий предмет испокон веков выносят на порог хижины. Это – импринт, всё остальное неважно.

С той дикаркой она рассталась сразу же, но… вот опять гость из прошлого, этого так просто не выгонишь.

Старик презрительно оглядел скромненькую встроенную кухню в стиле hi-tech.

– Евроремонт, что ли?

– Нет, конечно. Но материалы современные!

Ладе нравилась ее кухня.

– К чему вся эта дребедень? Баловство одно! Или мужнины деньги покоя не дают?

Старик брезгливо убрал со стола торт и скривился:

– Такое не ем, поросячья еда! И посуду фарфоровую убери, не признаю ее, хлипкая. Недолговечная!

Тут же на стол шлепнулся неряшливый газетный сверток. Звякнула нержавеющая миска. Старик нашарил в кармане складной нож из тех, что даже во времена Ладиного детства казались неопределенно старыми, и принялся терзать копченую ржаво-коричневую рыбу на засаленной газете. Ошметки летели на новые светло-голубые обои в беззащитных серебристых блестках.

Настенные часы в виде кошачьей морды уныло опустили усы. Половина четвертого. Валерка придет не раньше чем через полтора часа. Лада не выдержала и закричала с предательскими слезами в голосе:

– Как вам не стыдно мусорить, это безобразие!

Всегда не любила рыбу, а сейчас просто ненавидела. Старик же невозмутимо улыбался.

– Ох уж эти бабы! Одни капризы да истерики! Подумаешь, рыба ей не нравится! Не ешь! Я уже не в том возрасте, чтоб c вашей сестрой заигрывать.

Лада горько пожалела о том, что не умеет неистово и самозабвенно ругаться. Не получается – и всё тут. Слишком много думает, спонтанности нет. Выходит жалко, как у обессилевшего ребенка. Валера всегда смягчался в такие минуты. Прижимал к себе, большой и сильный. Настоящий слоненок. Она тотчас разозлилась на себя за нежность к мужу: ведь это он во всём виноват; родственные чувства, видите ли, взыграли ни с того ни с сего! Еще раз взглянула на старика, сосредоточенно жующего рыбу беззубым ртом, и ринулась в ванную.

Лада очень долго мыла руки, несколько раз намыливала, взбивала пену. Точно хотела избавиться от запаха рыбы, затхлости, грязи и зла. Какое может быть зло?! Всё это мистика, заигравшееся воображение. Вытерла слёзы, умылась; ее лицо без косметики выглядело до смешного детским: вздернутый носик, большие глаза: прямо Алиса из мультика. А ведь ей уже двадцать пять – совсем взрослая. Выключила кран. Ворвался детский писк и впервые принес облегчение. Обычно, что греха таить, когда слышала, всё внутри сжималось: опять впереди марафон, конец передышке.

Лада подбежала к кроватке, подхватила малыша, прижав к груди. Маленький, хрупкий, беспомощный… Смотрит радостно, внимательно, взгляд уже научился удерживать… Он улыбнулся, неумело растягивая губки.

– Артошка, Артемий! Солнышко мое!

Тут за спиной проскрежетал кашель.

– Дай правнука-то подержать! – Старик протянул свои корявые руки.

– Ты не бойся, я руки сполоснул после рыбы.

– Вы, должно быть, простужены, заразите ребенка.

– Ну, это ты загнула, Ладка! – отрезал дед. – Никакая хворь меня со времен войны не берёт. А кашель – это от курева.

– Ну ладно, только на минуточку! – Ладе почему-то стало тревожно: будто навсегда забирали ее маленького птенчика.

Глава 2

Всё не так. Назад в прошлое

Пётр Константинович отдал Ладе младенца в голубых бархатных ползунках, подумав неприязненно: «Чистенький, сытый и пахнет как-то не так, как должны пахнуть дети. И это единственное, что я оставил после себя». Почему-то внука Валерия он не брал в расчет.

Слишком уж всё здесь его раздражало: и душная от обилия финтифлюшек квартира, и эта глупая заносчивая девка.

– Пойду пройдусь, – бросил он в сторону Лады.

Невестка с ребенком на руках стояла отвернувшись и будто не слышала. Еле передвигая ноги, он спустился по лестнице, добрался до ближайшей скамейки во дворе, осторожно уселся и закурил.

«Разве таким я был? Джигит, чёрт побери! А что осталось? Доходяга, мерзну при двадцати пяти градусах тепла».

Пётр Константинович, поежившись, застегнул куртку, плюнул под ноги, усмехнулся. Всё не так! И небо недостаточно синее, с какой-то молочной белесостью. Молоко Пётр Константинович не переваривал, в рот не брал, даже в голод. «Нет, и всё!» – прошептал как заклинание – и тут же ощутил крохотный мгновенный импульс энергии, словно тоненький ручеек в песке появился и сразу иссяк. Обрубки тополей скупо, будто по карточкам, выдавали ошметки пуха. Издалека выплыло размытое поблекшее воспоминание, может быть, самое первое.

Увидел себя словно со стороны: крохотный несмышленыш барахтается в нежных, ватных сугробах; светит счастливое, сказочное солнце, и он, как щенок, прыгает за пушистыми комочками, смеется. Старик поймал пушинку негнущимися пальцами, помял. «Не то! И мир не настоящий, слишком яркий, аж глаз режет, прямо Диснейленд какой-то».

Все эти олухи, разряженные, сытые дети, пестрые детские площадки, беспечно оставленные велосипеды… Благополучие, прущее изо всех щелей, бесило; он сам не понимал почему.

Может быть, слишком сросся с иссушенным солнцем городом, где прожил больше полувека. Пропыленные, поблекшие строения, вокруг ни деревца, ни скамейки – ничего, что могло бы сгодиться на металлолом или на топливо. Да, нет даже мусорных баков; вёдра выносят в яму на пустыре, пока не заполнится, потом зарывают бульдозером.