Для того, чтобы заставить врага поступить против его воли, завлекай его какой-либо выгодой. Для того, чтобы предотвратить выступление врага, покажи ему вред этого.
Сун-цзы. Трактат о воинском искусстве
Мы стояли на краю обрыва и смотрели на море.
– Какое у тебя странное имя, Иван, – задумчиво произнес Рембрандт. Его зычный голос легко покрывал шум прибоя. – Ты русский коммунист?
– Почему сразу «коммунист»?
– Все русские – коммунисты. Одни явные, другие латентные.
– Довольно спорно.
– Да брось! – махнул бутылкой «великий художник». – Это же у вас сказано: «Счастья всем. Даром. И чтобы никто не ушел обиженный»… Разве не типичная коммунистическая пропаганда?
– Ты что-нибудь имеешь против всеобщего счастья?
– Хм! – сказал Рембрандт, и я испугался, что он сейчас запулит пустой бутылкой в величественный пейзаж, раскинувшийся перед нами. Но живописец сдержался.
– Пойдем в дом, – предложил он, ощупав меня пристальным взглядом. – Начну писать портрет.
Против такого предложения возражать я не стал. Даже если мастер кисти не умеет рисовать, будет по крайней мере отмазка для полиции.
В комнатах арендованного домика, против ожидания, оказалось довольно чисто. То ли носитель бессмертного имени не успел с утра загадить окружающее пространство, то ли маленький робот-пылесос, суетящийся под ногами, имел хорошую производительность.
Бдительный хлюпик, заложивший нас в полицию, счел за благо вовремя смыться, так что ничто не мешало чувствовать себя хозяевами и подробно все осмотреть (накануне вечером у меня не хватило на это времени).
Дом состоял из трех маленьких комнат. Одна отводилась под кухню, другая под спальню, а третья выполняла функции гостиной и была оформлена с претензией на роскошь – все свободное пространство стен заполняли небольшие акварели, на каждой из которых был запечатлен морской пейзаж.
– Похоже, хозяин неравнодушен к морю, – произнес я, неспешно, как на вернисаже, передвигаясь от одного листа к другому.
– Все контрабандисты неравнодушны к морю, – буркнул Рембрандт, расчищая место на столе и готовя причиндалы для рисования.
– Контрабандисты?
– Ну естественно! В этом районе селились сплошь контрабандисты. В былые времена тут все кипело жизнью! Особенно по ночам.
– А теперь?
– Теперь все умерло. Что можно ввести в город, в котором есть всё?
– А вывезти?
– Что можно вывести из города, где производят один ширпотреб?
Тут он цепко посмотрел на меня и нанес несколько энергичных карандашных линий на лист бумаги сомнительной чистоты.
– Стоять смирно, смотреть сюда, – приказал он, повелительным жестом указывая, куда мне смотреть.
Он был так уверен в себе и действовал с такой профессиональной сноровкой, что я невольно подчинился.
И минут пять старался не шевелиться.
Но быстро устал.
– Поговорить-то можно?
– Валяй, – щедро разрешил живописец, вовсю орудуя карандашом.
– Как ты думаешь, почему люди употребляют слег?
– Вот это спросил! – восхищенно хрюкнул Рембрандт. – Что называется «быка за рога».
– Нет, серьезно. Все знают, что наркотик – это дрянь. Что это скверно, грязно, стыдно… И все употребляют. Почему?
– А ты употреблял?
– Да.
– Тогда ты знаешь ответ.
– Не знаю.
– Врешь. Любой наркотик, и слег в частности, – поучительно произнес живописец, воздев перед собой указующий перст, – дает иллюзию мгновенного и полного удовлетворения всех твоих потребностей. Принял, и ты уже ничего не хочешь. И платить не надо.
