Что Грузии приветливая даль
Согрета солнцем ласковым сейчас.
Что Ортачала, как и ты, с утра
Надела платье из степных цветов
И что вздыхает гордая Кура,
Когда Метехи видит средь садов.
С огнем я этой ночью воевал,
И все казалось мне в дыму атак,
Что за спиной Тбилиси мой стоял
И так смотрел! И улыбался так!
А в Ортачала расцветал миндаль,
Диск солнца плыл по черепицам крыш,
И ты пришла. И только было жаль,
Что вдалеке, любимая, стоишь.
Ты не пиши… Ведь знаю я и сам,
Что весь в цветах лежит проспект Шота
И кто-то ходит ночью по полям,
Их одевая в летние цвета.
И знаю, знаю, что сиянье дня
Хранишь ты в сердце трепетном своем,
И если пуля обойдет меня,
И если весны встретим мы вдвоем,
Тогда скажу я то, о чем молчал:
Что я навек пришел к глазам твоим,
А тот, кто солнце в битве отстоял,
Имеет право любоваться им.
1943
(1906–1944)
Каска
Если сердце не камень, то ясно для вас —
Не из камня и сердце солдата,
Трудно даже с одеждой расстаться подчас,
Если с нею ты сжился когда-то.
Я в сраженьях сберег свой запал боевой,
Силу рук, одолевших усталость,
И отвагу… Но каска моя со звездой
У далекой траншеи осталась.
Перед нами песок… Батареи врага
Навалились волной огневою,
И багровая соединила дуга
Запылавшее небо с землею.
Я привстал, чтобы лучше вглядеться в лесок,
И мгновенно две злобные пули
Просвистели, едва не пробив мне висок,
По стальной моей каске скользнули.
Значит, вражеский снайпер пробился вперед
И следит терпеливо за целью…
Даже на две секунды, подлец, не дает
Приподняться над узкою щелью!
Снял я каску, на бруствере перед собой
Положил ее тихо, с опаской.
И сейчас же противник мой точной стрельбой
Поднял пыль над пробитою каской.
Погоди-ка, голубчик, напрасен твой пыл,
Проживешь ты недолго на свете!
Я успел заприметить, откуда он бил,
И без промаха пулей ответил…
А немного спустя мы в атаку пошли.
Громовое «ура» раздавалось.
А пробитая пулями каска в пыли
Возле старой траншеи валялась…
Отслужила бедняжка… И все же, друзья,
Что-то дрогнуло в сердце солдата:
И с одеждой без боли расстаться нельзя,
Если в ней воевал ты когда-то!
Не предмет снаряженья – оружье в бою,
Ты со мною сражалась повсюду.
Друг безгласный, ты жизнь сохранила мою,
Я тебя никогда не забуду.
1941
Счастье (Былые невзгоды)
Былые невзгоды,
И беды, и горе
Промчатся, как воды,
Забудутся вскоре.
Настала минута,
Лучи засияли,
И кажется, будто
Не знал ты печали.
Но ввек не остудишь
Под ветром ненастья,
Но ввек не забудешь
Прошедшего счастья.
Живете вы снова,
И нет вам забвенья,
О, счастья людского
Часы и мгновенья!
1942
Прости, Родина!
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов – свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: «Приди! Добей!..»
Просил: «Избавь от жестокого рабства!»
Молил медлительную: «Скорей!..»
Не я ли писал спутнику жизни:
«Не беспокойся, – писал, – жена.
Последняя капля крови капнет —
На клятве моей не будет пятна».
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
«Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну».
О том, что твоя любовь, подруга,
