Тогда в Иудее… - страница 2

Покачиваясь в такт движению коня, инстинктом старого конника удерживая равновесие, Гай Фундарий перебирал свои невеселые мысли. Спокойного окончания службы не предвиделось. Еще пять лет придется тянуть лямку на границе. Конечно, это не Рейнский лимес24, но все же это граница: шайки разбойников, которых голод и нищета гонит в римские провинции, контрабандисты, не менее опасные, чем разбойники, – а в его распоряжении две сотни новобранцев и два молодых офицера. Единственная надежда на примпила Пантера, привезшего в Иопию ситовник. Конечно, эти баттавы25 – крепкие сельские парни, с детства привыкшие к тяжелому труду на земле, – со временем станут хорошими солдатами. Но когда это будет? И сколько их доживет до этого? А главное – доживет ли он? А дожить хотелось. Брат писал, что расчистил участок вдоль реки, удалив кустарники, и разбил там огород. В последнее время стали популярны соления и маринады, и брат писал, что намерен выращивать огурцы и артишоки и ждет его, чтобы вместе управляться с хозяйством. Фундарий отогнал мысли, остановив коня, поднял голову и посмотрел на подъехавших офицеров.

Молодой Коммоний, сидевший в седле с аристократической небрежностью, ему сразу не понравился. «Типичный сынок из семьи нобелей26, – подумал он, глядя на нежные черты узкого лица Коммония и брезгливо опущенную нижнюю губу, – слюнтяй и неженка, но полон амбиций». За долгое время службы ему приходилось видеть таких офицеров трибунов Laticlavius27 – молодых отпрысков патрицианских или всаднических семей. Они служили недолго – ровно столько, сколько было нужно, чтобы выслужить ценз для первой гражданской должности, как правило, плохо ладили с солдатами, и солдаты относились к ним с легким презрением. Спасали этих трибунов Laticlavius центурионы, имевшие боевой опыт. Были среди них, правда, немного, те, кто пошёл служить по убеждению, но таких с каждым годом становилось все меньше.

Гай Фундарий с удовольствием посмотрел на молодого Рубеллия, чье свежее, несмотря на долгую дорогу, лицо светилось утренней радостью. Он напомнил Фундарию его самого молодого, когда он так же восторженно относился к возможности служить в легионах, так же был готов совершить подвиг.

Примпилярий Пантер, хотя и был самым опытным, тоже не понравился трибуну: было в нем что-то от дерзкого, наглого римского жителя, завсегдатая скачек, гладиаторских боев и театральных зрелищ. Фундарий, побывавший в Риме всего один раз да и то проездом, ненавидел и презирал этих дерзких, беззаботных людей, живущих за счет подачек и даровых раздач хлеба и масла. Пантер был именно таким: немигающие черные, как маслины, глаза, надменно выдвинутый вперед подбородок, презрительный излом тонких губ.

– Вот что, – проговорил трибун глухим голосом, – впереди что-то вроде деревни, там напоим коней и поправим упряжь. Отдых будет коротким, только напоим коней. Рубеллий, ты с передовым отрядом первым войдешь в деревню. Прикажи эквитам28 отвязать щиты и взять на руку. И пусть смотрят во все глаза. Мне говорили, что здесь полно инсургентов. Пантер и я – с основным отрядом. Коммоний возьмет две декурии для охраны повозок и пусть поторопит возниц. Если кто отстанет, попробует палок. На исходе первой стражи мы должны быть у ворот Иерусалима.