– Я думаю, что так будет лучше… – В который раз Витя повторил эту фразу, как будто хотел убедить и себя, и Миру в её правдивости. – Чем меньше людей сейчас находится возле Вероники, тем лучше… Меньше шансов принести какую-нибудь инфекцию… Врач ведь сказал…
– Я помню, что сказал врач.
– Это ведь ненадолго…
– Пока Вероника не поправится.
– Да…
Витя опустил голову – от стыда. Всё так глупо, и то, что он сказал – глупо. Но чтобы он не сделал – всё будет выглядеть глупо. Ведь он прекрасно знал, что Веронику отпустили домой не потому, что болезнь отступила, и ей стало лучше, а именно потому, что всё безнадёжно. Долгий курс лечения не принёс положительных результатов. И Вероника, эта девочка двенадцати лет, знала об этом лучше других. Она и попросила маму забрать её. Получив отрицательный ответ, стала умолять. Ведь ей хотелось в последний раз увидеть свою комнату, в которой всё так, как было при ней; посмотреть на улицу за окном – как она красиво цветёт весной; прикоснуться к книгам домашней библиотеки, которые так никогда и не прочтёт. Всё это будет существовать и дальше, но только без неё. Уверять себя, что надежда ещё есть, Мира не стала. Просто забрала дочь, махнув на всё рукой. В конце концов, какая разница, где навсегда закрыть самые дорогие глаза – на больничной койке или на диване опустевшей квартиры? Хотя бы это желание дочери исполнить, раз другое самое главное осуществить не может, и никто не может, никому это не под силу.
Каждый день Мира ждала… Жила в своём замкнутом мире, привыкая к нему. Она редко отвечала на звонки, лишь тем, от кого точно не последуют расспросы. Родственники и друзья недоумевали по поводу такого поведения, и, конечно же, обижались. Но Миру это не волновало. Она не собиралась объясняться, оправдываться, будто в чём-то виновата. А ещё Мира перестала часами сидеть в интернете в поисках чуда. Чудо… Нет, оно не случилось. Но что-то всё-таки произошло. Волшебство или затишье перед бурей – непонятно, но болезнь остановилась. Лейкемия не покинула истощённый организм, лишь перестала прогрессировать. Веронике не стало лучше, но и хуже не становилось. И даже зрение потихоньку возвратилось. Никто не делал никаких прогнозов, никого это не обнадёжило, и Миру в том числе. Она продолжала ждать, не рассчитывая на иной финал.
– Я буду часто приходить…
– Вероника будет этому рада…
– А ты?
Услышав вопрос, Мира взглянула на мужа. Заглянула ему в глаза, смутила и отвернулась, так и не ответив.
– Попрощайся с дочерью.
– Конечно…
Витя вышел из комнаты, и только после этого Мира вздохнула. Ей хотелось, чтоб этот день скорее закончился. Какой-то он нескладный, тягостный. Ещё и тянется, словно в нём сорок восемь часов вместо положенных двадцати четырёх. «И он всё никак не уйдёт… И я никак с мыслями не соберусь…».
– Мира…
Мира обернулась. В дверях стоял муж (кто же ещё?).
– С Ланой я попрощался… Пойду.
– Конечно…
Витя зашёл в комнату, взглядом попросив на это разрешение, взял старательно собранный чемодан, оглянулся на пороге и вышел. Дверь за ним закрылась, замок провернулся. Какое-то время он стоял и смотрел на подъездные стены, на серую лестницу; представил, как он по ней сейчас спустится, что было совершенно лишним. Решив больше не напрягать воображение, он сделал первый шаг, потом второй и не заметил, как оказался на улице. Капризный мартовский ветер встретил его всё ещё холодными объятьями, от которых Виктор заёжился. Пройдя метров сто, он всё-таки оглянулся, словно ожидал, чего и сам не знал. Да это было и неважно. Всё равно не оправдалось. Поэтому больше он себе такой слабости (?) не позволял. Так и шёл, потом ехал, потом опять шёл, и всю дорогу над ним нависало огромное ярко-голубое небо, но так и не рухнуло ему на голову.
