…А через секунду он уже вдыхал запах этой кожаной куртки и боялся чихнуть то ли из-за ребра, то ли от страха.
– Тихо! – Слово было лишним.
Тонкий не смог бы закричать, даже если бы захотел. Он почти висел в тисках кожаной куртки и думал: хорошо, что он не видит лица нападавшего. Может, он страшный, а может, и нет. Пока не видишь, можно нафантазировать себе хоть Фредди Крюгера, хоть мишку Гамми. Не хочется видеть настоящее лицо, есть в этом какая-то безысходность.
Кожаные тиски сжимали покалеченное ребро, пульс бился в ушах: «Тихо-тихо-тихо». Ну, это ты Толстому скажи! Верный крыс, зажатый между Сашкиным плечом и рукой незнакомца, верещал, как тысяча драных котят.
– Больно ему, – пробубнил Тонкий сквозь ладонь у рта. Ладонь была без всяких перчаток, но жутко воняла парфюмом. Незнакомец понял и, ловко вскинув руку, сбросил Толстого на пол.
– Осторожнее! – рассердился Тонкий, думая, что нет, не Фредди Крюгера там лицо, а обычной шантрапы, которой даже не доверяют «работать» в квартире, на шухере вот оставили. Фредди Крюгер – парень серьезный, обижать маленьких крыс – ниже его достоинства. Значит, ерунда. Мелкая сошка. Шантрапа.
– Тихо! – шикнул Шантрапа, пытаясь восстановить субординацию. – Тихо, а то убью!
«Врет, – меланхолично подумал Тонкий. – Во-первых, домушник не станет подставлять свою шею под «мокрую» статью, во-вторых, этот – даже не настоящий домушник, а так… На шухере стоит, подумаешь, важная птица!»
Говорить «Врете» и нарываться было все-таки глупо: мало ли какие у этой сошки амбиции! Может быть, он мечтает со временем стать знаменитым вором, не брезгующим убийствами, а Тонкий ему: «Врете, вам слабо́!» Не стоит рисковать. Стоять себе спокойно, тянуть время, дать возможность второму домушнику хорошенько покопаться в квартире. Чем дольше копается, тем больше у нас надежды дождаться милиции. Этот кожаный не слышал, как Тонкий звонил по мобильнику. Точно не слышал, иначе бы давно вытащил из квартиры своего другана, и они бы вместе сделали ноги. Значит, ждем. Ждем, ждем.
Сердце уже не долбилось в виски, страх сменился апатией: что они в самом деле? У Тонкого ребро помято, у Вани морда не набита, у Ленки с бабушкой – тоже проблемы есть. А они – квартиру обворовывают! Делать, что ли, Сашке больше нечего, чем стоять здесь голышом на лестнице и ждать милиции?!
Толстый тоже сидел голышом на лестнице и угрюмо чесал ногой в затылке. Крысы, конечно, не люди, чтобы носить одежду, мстить, обижаться… Но кое-чем они похожи. Толстый, например, был уверен: ни одному двуногому не позволено швырять его на лестницу с размаху. Хозяина обижать – тоже не позволено никому, но Толстый же не собака! Он просто не видел, как Шантрапа держит Сашку и как Тонкий морщится из-за больного ребра – у крыс неважное зрение. Зато он прекрасно видел маячившую перед носом джинсовую штанину. Штанина пахла. Штанина пахла тем, кто швырнул его на лестницу. Сам виноват – будет наказан.
Толстый взвился по штанине, как взрыв маленькой противопехотной мины. Долез до плеча, лихо скатился по руке, как с ледяной горки… И от души цапнул голую кисть!
Не-ет, не ерунда! Четыре желтых резца (здоровый цвет для грызуна) вошли в ладонь на все полтора сантиметра длины и два миллиметра ширины.
– Ё! – Шантрапа отдернул руку, и Тонкому этого хватило, чтобы вывернуться и сбежать на два пролета вниз. На третьем он все-таки остановился, обозвал себя предателем, крикнул:
