В дни, когда наступала папина очередь меня развлекать, мы ездили в кино, боулинг, аквапарк, на новогодние и рождественские ярмарки, на рыбалку и пейнтбол. Я соглашалась на все. Абсолютно на любые их предложения. Я ничего не хотела в тот период, но не могла отнять у родителей ощущение того, что они мне помогают, поэтому в течение года мы объездили весь город. Наверное, нам всем так было легче: они заглушали боль от потери дочери заботой обо мне, а мне не приходилось сидеть одной и смотреть в стену.
Потом папа ушел к любовнице. Прозаично.
Когда меня сморил сон, за кустами кто-то завозился, вылезая на карачках, и завопил, переходя на ультразвук, что Лиза аж подняла нож и выставила его вперед себя, обороняясь:
– Что? Что происходит?
– Без понятия, – я вынудила ее убрать оружие, – Спросим.
Вой стал протяжнее.
Между палатками на коленях стоял Кирилл, растеряв шлепанцы, он судорожно дергал корни сосен, словно мог вырвать их, и кричал, не щадя горло:
– Укусила!
– Кто?
– Гадюка! У меня сейчас нога отнимется… Сволочь. Где она?
Змеи в Лизиных волосах привиделись мне не просто так, ведь вокруг нашего лагеря что-то ползало, и это скольжение отразилось в моих мыслях столь причудливым образом. Голубоватый свет от телефонов все время плясал, и разглядеть рану под коленкой у Кирилла – невыполнимая задача. Лиза зажимала рот, сдерживая визг.
– Остынь, – Денис разобрался в управлении налобного фонаря с аккумулятором, и все вокруг ярко засияло, – Наверное, это ужик.
– Серьезно? С клыками-кинжалами? Да я кровью истекаю от ножевых ранений, что он мне нанес. Это не уж, а королевская кобра, – в своих причитаниях Кирилл отвлекся от боли, – Это смерть, да? Я сейчас умру? Яд уже проник в кровеносную систему… Трахею сжимает тисками. Я чувствую, что умираю.
– Не знала, что ты настолько мнительный, – я взирала на точки диаметром с кончик зубочистки, – Если это и гадюка, то детеныш, и смертельно ядовитых видов гадюк крайне мало, так что удушье тебе не грозит.
– Хватит ломать комедию, – подтрунивал над ним Денис, – Отвезем тебя в приемный покой.
Шутки шутками, а у него настоящий укус. Лиза вспомнила правила безопасности и насильно влила в Кирилла бутылку жидкости (то ли кипяток, то ли чай). Прежде чем мы решили побросать вещи, чтобы экстренно доставить раненого к врачам, раненый прекратил голосить и напомнил, что имущество без присмотра – добровольный подарок ворам. И все занялись сборами. Завязывая узел на плотном рюкзаке, я приподняла голову, чтобы стряхнуть мошек с лица, и посмотрела в сторону дороги, где промелькнула машина. Или мне показалось?
***
Боже, какой он самовлюбленный. Мое мнение о Кирилле значительно пострадало и опустилось на парочку пунктов, если ему еще было, куда опускаться. Отметины – это отпечатки зубов ужа: в них нет выраженных клыков, есть ряды точек. У палаток, когда Кирилл ерзал, не справившись с собой, мы разглядеть не смогли, но на приеме и без лупы видно, что к его коленке приложилась неядовитая змея.
На небосводе сгущались тучи. Над морем скоро грянет шторм. Наши пожитки лежали в багажнике, нагроможденные друг на друга, когда мы коллективно думали, куда поедем:
– Вернемся на берег, – осмелел Кирилл, раздуваясь от гордости, – Насладимся восходящим солнцем.
Его образ эдакого сорвиголовы с тягой к приключениям, способного на безрассудства во имя искусства и любви, сегодня серьезно пострадал. И он взялся за восстановление репутации. Меня бесила не его слабость, проявленная ночью, бесило то, что он делал непринужденный вид и убеждал нас, что никакой слабости не было, будто страх – это нечто постыдное. Но бояться – это нормально. Без умения бегать от опасности не бывает выживания, без него наш вид загнулся бы еще на заре эволюции.
