Это как крутить палочку, высекая огонь. Во мне уже искры. Их больше и больше с каждым новым толчком, растягивающим до предела и теснящим внутренности. Во мне скользко и я сама чувствую, как туго.
Макс рвано дышит, влажно целуя мою шею и крепко удерживая бедра на месте. Сгибает мои ноги в коленях, приподнимая, ускоряется. Больно. Стону и упираюсь ему руками в живот, пытаясь отодвинуть, но он перехватывает мои запястья и впечатывает в кровать. Взгляд жадный и шальной впивается в мое лицо. Ловлю этот взгляд и тону, подчиняясь.
Движения бедер резкие, безжалостные, быстрые. Внутренности немеют, но в промежности стремительно нарастает чувственный зуд. Его невозможно терпеть, накатывает. Внизу живота, в самой глубине будто набухает горячий шар. Покрытые испариной тела трутся, перед глазами плывет.
Макс перехватывает мое горло, сжимая, и наклоняется, целуя в раскрытые губы. Член бешено вбивается в меня короткими глубокими толчками, практически не выходя. По позвоночнику сладкое напряжение простреливает, и шар внутри наконец взрывается.
Тело сладкое спазмирует. Глохну, слепну и будто выпадаю на миг в темноту.
Сквозь волны кайфа чувствую его беспорядочные финальные толчки. Слышу протяжный стон, и как дергается во мне. А затем меня придавливает тяжестью его тела. Макс роняет голову на подушку рядом с моим виском. Упирается в нее лбом, тяжело дышит через рот, приходя в себя.
Скашивает на меня поплывший взгляд.
– Ты должна была сказать, – облизывает губы.
Молча качаю головой. Я знаю, что ничего бы не было тогда. Я не жалею сейчас.
Макс разглядывает в лунной темноте мое лицо. Протягивает руку и убирает со лба налипшую прядку. Проводит пальцем по брови, виску, скуле, носу, губам. Приоткрываю рот и касаюсь языком подушечки его пальца. Вкус кожи смешан с табаком. Закрываю глаза, всасывая фалангу. Макс шумно выдыхает, убирает руку и вместо этого целует меня в губы, лениво и чувственно.
– Будем еще? Не болит? – интересуется хрипло сквозь поцелуй.
– Мхм…– бормочу, заливаясь краской до самых кончиков ушей от того, что по сути спровоцировала его сейчас сама. В теле жарко.
Еще…Да…
Но тут спальню оглушает мелодия звонка. Макс мгновенно отшатывается.
– Бл…– бормочет, хмурясь.
Скатывается с меня, встает с кровати и роется в джинсах, валяющихся на полу. Наблюдаю за ним, натягивая на голое влажное тело одеяло. Не думаю, кто это может быть так поздно. Плевать…
Сердце заполошно стучит в груди в ожидании продолжения, между ног вязко и чувственно тянет. Макс выпрямляется, поднося трубку к уху. Кидает на меня непроницаемый взгляд и отворачивается, ероша волосы на затылке.
– Да, Люба, что?
Имя Малевич звучит в тишине комнатки жестокой отрезвляющей пощёчиной. Дергаюсь как от удара, внутри мгновенно холодеет.
Сколько сейчас? Два часа ночи? И вот во столько ему звонит она?!
Сажусь и натягиваю одеяло до самого носа. Широко распахнув глаза, наблюдаю, как Макс в темноте, абсолютно голый расхаживает по комнате, слушая какие-то истеричные всхлипы в трубке.
Я не могу разобрать слов, но то, что она ноет – очевидно.
Ну действительно, кому как ни Колобову можно порыдать в трубку после полуночи!
А он ее слушает. Раздраженно трет лоб, на меня не смотрит, будто и вовсе забыл о моем существовании, и терпеливо слушает ее.
Тормозит посреди комнатки, ерошит волосы на затылке, в темноте бледнеет его голый крепкий зад.
