Тормозной путь - страница 21

Утром следующего дня можно было наблюдать большое количество опоздавших к началу рабочей смены. Мужики приходили с опухшими лицами, шли не совсем ровной походкой, как после тяжёлого объёма трудовой деятельности. Ближе к середине рабочего дня такой неустановившийся режим затихал, и в работе предприятия восстанавливался нормальный трудовой ритм. Проходя по цеху, Виктор заметил сквозь открытые ворота, как во двор гаража въехал мотоцикл с коляской с надписью на боку «ГАИ», с которого сошёл человек в милицейской форме с погонами лейтенанта. Он что-то спросил у находящегося поблизости водителя, тот указал на ворота производственного корпуса. В этом лейтенанте он узнал того самого инспектора, который разруливал ситуацию с доставкой людей в больницу по дороге из аэропорта в первый день его приезда, и направился навстречу ему.

– Виктор Исаевич! Не ожидал вас здесь встретить.

– Виктор Константинович, я вас еле нашёл. Хорошо, в автоуправлении подсказали.

Они поднялись в кабинет Виктора, лейтенант объяснил суть приезда:

– Я по поводу того самого происшествия: требуются ваши свидетельские показания, подпишете?

– Конечно подпишу, только надо вспомнить, что написать.

– Я немного подготовил – прочтите, если согласны, то напишите «С моих слов записано верно» и подпишите.

Он положил на стол лист бумаги с рукописным текстом, Виктор внимательно всё прочитал.

– Всё правильно, но, может, лучше распечатать на машинке?

– Было бы желательно в двух экземплярах, если можно.

Они перешли в приёмную, Виктор попросил Свету заправить в печатную машинку два листа бумаги с копиркой, она приготовилась печатать, но он предложил ей на несколько минут поменяться рабочими местами, сел за машинку и пригласил лейтенанта сесть рядом. Через несколько минут отпечатанный лист бумаги был готов. Виктор вынул бумагу из валика машинки, убрал копирку, расписался внизу, попросил Катю поставить печать и вручил бумаги лейтенанту.

– Так, наверное, будет лучше.

– Да, спасибо.

По дороге к мотоциклу Виктор поинтересовался:

– Как там состояние шофёра и этой девушки?

– Шофёр выздоравливает, но пока в больнице, а девушку, насколько знаю, перевели в гинекологию, там что-то у неё с сохранением.

– Понятно, теперь ваше начальство вопрос закроет?

– Трудно сказать, вы не в нашей среде. Помните того курсанта, что был в коляске?

– Приблизительно.

– Так он подал рапорт, что я тогда неправильно протокол происшествия оформил. А как его было оформлять, когда человека спасать надо было? Из-за этого я и вынужден был вас искать. Сын одного очень старшего офицера, мнит себя главным осведомителем по чужим ошибкам. Далеко пойдёт, чувствую.

– Знакомо, даже и по нашей среде. Если понадоблюсь – вы знаете, как меня найти.

Они попрощались, лейтенант уехал. Виктор пошёл на своё рабочее место. Когда проходил через приёмную, Катя его спросила:

– Виктор Константинович, где вы так хорошо печатать научились?

– Курсов не кончал, наверное, в порядке самоучки.

Он осознавал, что его кандидатуру многие, прежде всего женщины, заочно обсуждают. Теперь пусть знают, что он ещё и на машинке печатать может.

В стандартном ритме рабочей недели выделялись следующие дни. Понедельник – день планёрки по телефонной связи на уровне управления, далее на своём предприятии с подведением итогов прошедшей недели и планированием дел на предстоящую неделю. Вечер среды – день футбола, перед которым работающие болельщики стремились поскорее завершить рабочие дела и бежать домой к телевизору, чтобы получать какие-то порции адреналина и дико кричать в случае забитого гола. Четверг – самый серьёзный день политического просвещения. В этот день обед начинался, как всегда, в 12 часов, но к 12:30 все работающие должны были пообедать и собраться либо в актовом зале, либо непосредственно в цехе, где парторг или кто-то из им назначенных членов партии проводил политинформацию по теме, публиковавшейся заранее в областной газете. Рабочие всячески иронизировали, задавая всякие каверзные вопросы ведущему, который что-то блеял, роясь в конспектах, но к 13 часам политинформация заканчивалась, и все её участники с чувством облегчения расходились по своим рабочим местам. Все, в том числе и организаторы, воспринимали происходящее как необходимый спектакль, чтобы о его проведении отчитаться в райкоме. Несколько иначе выглядел такой спектакль, если на его проведение приезжал прикреплённый к предприятию инструктор райкома. Тогда в абсолютной тишине на полном серьёзе звучал доклад, далее следовали заранее подготовленные вопросы, после чего инструктор райкома что-то разъяснял в порядке заключительной части политзанятия и указывал на те направления политической деятельности, по которым некоторые люди совершают необдуманные поступки. Иногда кое-кто из числа смельчаков всё-таки задавал каверзные вопросы, на которые следовали ответы, указывающие на безответственность, и парторг предупреждал, что данный несознательный элемент взят на заметку. Конечно, в условиях нехватки рабочих рук такие угрозы оставались без последствий, но народ примолкал, храня память о проводимых ранее репрессиях, от которых в нашей стране вряд ли убереглась какая-нибудь семья. Люди в таких ситуациях действовали по принципу, отражённому в одной из песен Владимира Семёновича Высоцкого: «Обидно мне, досадно мне, да ладно», и в большинстве случаев молчали. После политинформации инструктор райкома проводил краткую беседу с рабочими, но те быстро расходились по рабочим местам, далее он проходил в кабинет директора, где интересовался, как идёт выполнение производственного плана, обязательно указывал на выявляемые недостатки и в конце беседы соглашался на «предлагаемый перекус», естественно, с «некоторой» дозой спиртного.