Торнатрас - страница 11

– Ну надо же, какие нахалы! Кто им сказал, что мы собираемся что-то продавать? – возмутилась тетя Мити (она всегда открывала почту, прежде чем показать ее начальству).

– Что сказала бы на это ваша невестка? – поинтересовался адвокат Паллавичини.

– Она хочет поскорее переехать в Милан до начала учебного года. Никакого резона продавать эту собственность у нее нет. И крыша надежная над головой, и какой-никакой достаток. А если думать о будущем детей, то недвижимость надежнее, чем счет в банке.

– Думаю, вы правы, – кивнул адвокат. – А если бы она согласилась, то что стала бы делать со всеми этими деньгами? Смогла бы сколько-нибудь выгодно ими распорядиться?

– Вы имеете в виду, вложить их в акции и тому подобное? Тут и мы с сестрой растерялись бы. А она, учитывая ее пристрастие к телешопингу, может запросто спустить все состояние в какие-нибудь несколько недель. Ради бога! Лучше будет, если мы ей вообще ничего не скажем об этом предложении.

С этими словами тетя Мити решительно порвала письмо «ПРЕСТНЕДВ» на четыре части и выбросила его в корзину.

Мы переехали третьего сентября, так что до начала занятий в школе у нас была целая неделя, чтобы привыкнуть к новому месту. Я перешла в среднюю школу и очень волновалась. Записала меня тетя Динучча. Начальная и средняя школа находятся в одном здании, объяснила она, и от дома близко: несколько минут пешком.

Хотя вещей у нас было немного, Араселио приехал за нами на своем грузовике. Тети остались в Милане со Станиславом – наводить последний лоск к нашему приезду.

Когда мы закрыли за собой дверь и отдали ключ соседке, мама расплакалась. У меня тоже ком стоял в горле. Я хорошо помнила, как мы появились здесь в первый раз, два года назад. Было поздно, и Лео успел уснуть по пути, так что папа нес его на руках. Я держала Филиппо в его черном кожаном футляре. У мамы руки были свободны – она и открыла дверь ключом.

– Эвелина, хочу сообщить тебе, что в этом доме мы будем счастливы, очень счастливы, – громко, не боясь разбудить спавшего на руках Лео, сказал папа и переступил порог.

Он сказал правду, потому что до самого кораблекрушения мы действительно были очень счастливы.

Теперь мы уходили из нашего дома как предатели. Чужие люди придут и побелят стены, в которых папа просверлил дырки для книжных полок. Закрасят дверной косяк, на котором папа, возвращаясь из круиза, отмечал карандашом, как выросли я и Лео.

– Стоило только оставить вас на пять минут, как вы сразу вымахали, – говорил он смеясь.

– No llores, Паломита[1], не плачь, – сказал Араселио, сжав мою руку.

Тетя Мити объяснила мне однажды, что когда он волнуется, то забывает итальянский – на котором и так-то говорит плохо – и переходит на испанский.

Вспомнив, что ему самому пришлось покинуть свой дом совсем без вещей и уехать в чужую страну, где он никого не знал, я постаралась взять себя в руки.

Ехать от Генуи до Милана не так уж долго. А за разговорами время проходит совсем быстро. Лео был в полном восторге от испанско-итальянской тарабарщины Араселио.

– Тетя Мити, а ты хочешь с ним пожениться? – спросил он у нее, когда они въезжали на шоссе.

– Я-то хочешь, чичо. Это она не хочешь. Говорит, хватит два мужчины-адвокаты. Говорит, не хотети уходить от сестра.