– Зря.
– Уже знаю, что зря.
– Вот и я решил, что ты не откажешься от операции, поэтому и связал тебя. Плохо связал. А теперь вот вернулся в город и узнал о том, что случилось.
Мы молчим. Я прислонилась к стене, он снова смотрит в окно. Покачивает ногой. Уже не вызывает во мне странную реакцию, как при первой встрече в лифте. Не знаю, что это было. Наверное, придется поверить в судьбу, ведь она пыталась меня предупредить, а я не прислушалась. Не поняла предупреждения.
– Ты работаешь на Василия Седова?
Молчание в ответ. Я и так знаю, что работает. Он только что признал, что Седов-старший – законченный мерзавец, но его это не смущает. Все они в одной связке, преступники. Теперь я верю всем ходящим о Василии слухам, даже самым жутким.
– После операции Василий искал человека по прозвищу Ад, который улетел к невестке из-за брата. Он говорил о тебе?
– Да.
– Почему тебя так называют?
– Андрей Денисов.
– Ага, Ад. Забавно.
– Обхохочешься.
– Ладно, ты убедился, что я не наделала глупостей. Больше не приходи. Никогда, ладно?
Поднявшись, Ад собирается уйти, но задерживается. Недовольно хмурится и кивает в сторону моей квартиры.
– У тебя веселая вечеринка.
– Ага, обхохочешься.
– Ты сбежала с собственной вечеринки? Куришь?
– Нет. Вышла проветриться.
– Здесь воняет старыми окурками.
– Так пахнет чужое одиночество. – К моему удивлению, я сказала это вслух.
– Дело не в одиночестве, а в отсутствии балкона. Те, кому негде курить, выходят на лестницу. Если тебе хочется одиночества, выгони своих знакомых.
– Не могу, мне положено их любить, потому что они желают мне добра. Уходи, Андрей, и больше не возвращайся!
– Зови меня Ад, чтобы между нами не было никакого недопонимания. Я ад, Лера. Помнишь, какими словами ты обзывала меня в больнице? Ты не ошиблась. Не ищи во мне хорошего.
Волна паники касается лица, ледяными щупальцами сползает на шею. Легкая, проходящая паника. На большее не осталось сил.
– Я не представляю угрозы для Василия. Я ничего не рассказала полиции и не собираюсь.
– Рука заживает? – ловит взглядом мои застывшие пальцы.
Завожу загипсованную руку за спину и отступаю к лестнице.
– Прощай, Ад! Больше не приходи.
Он уходит, а я сажусь на подоконник и смотрю, как он запрыгивает в черный внедорожник. В потертых джинсах и кожаной куртке он кажется обычным мужиком, а не наглым преступником, неспособным смирить своего психованного работодателя.
Коллеги расходятся, унося с собой смех и легкое опьянение, а я ложусь спать. Я всегда любила спать, поэтому и проспала в тот знаменательный день. День моего конца.
***
Когда ты на больничном, необязательно рано вставать. Не надо запрыгивать в душ в полусонном состоянии, есть на ходу, ругаться в набитом общественном транспорте. О деньгах волноваться рано. Мне дали скидку, как сотруднику, и страховка покрыла стоимость операции. Сбережений хватит на какое-то время. Я подрабатывала как могла, копила на собственную квартиру. Это было в прошлой жизни.
Когда ты на больничном, можно проснуться в десять утра и смотреть телевизор. Ткнуться носом в пустой холодильник и пожевать сухую овсянку. Зайти в душ, простоять в нем полчаса, покачиваясь под музыку воды, и забыть кондиционер для волос. И шампунь. И полотенце. Вернуться на диван, оставляя за собой лужи. Можно позволить себе погрузиться в горе и нырять все глубже и глубже. Наслаждаться саморазрушением.
А потом вскрикнуть от неожиданности, когда в полуденной тишине квартиры раздается дверной звонок. Снова и снова. Телевизор все громче, и звонки тоже. Трель режет слух сталью скальпеля. Хирургического.
