– Объяснял, как паклю лучше в пазы умащивать.
– Смотри! Умащу обоим…
Отхаркиваясь, Тюремная Харя скрылся за бараком.
– Зверюга! – послал во след счетовод. – Староверу Власу два пальца отрубил. Ни за что. – Огляделся, зашепотил: – Оставил бы кто-нибудь топор в тайном месте. Влас отомстить хочет. «Нарушу, – говорит, – древний закон „Не убий“, но этого гада вычеркну из жизни…»
– Без топора можно расправиться.
– Остановился на остром оружии. «Сначала, – толкует, – башку размозжу, потом Ильича татуированного искромсаю…» У него дед волхвом был. Сам чует: расстрел уготован.
– Деелаa! – выдохнул Тимур.
– Ещё какие дела – все прелыми нитками шиты. Насильники хотят дратвой прострочить. Вот и выбивают признания любыми способами.
Дерзость двуперстника понравилась Тимуру. Их род Селивёрстовых казацких и старообрядческих корней.
Верил нарымец Тимур тихоголосому счетоводу. Благородное зло староверца передалось и ему. За отрубленные пальцы Тюремная Харя заслужил месть.
– Закончим строительство – занесу в зону другой топор. Свой плотницкий марать не дам. Ты передай братцу-староверцу: Тимур поддерживает его благородный умысел. Тот, кто лишил человека пальцев, возносимых в мольбе к Господу, – недостоин жизни. Кару себе у судьбы выторговал. Святое дело задумал Влас.
Мучаясь бессонницей, Натан читал про себя:
Отговорила роща золотая
Берёзовым весёлым языком…
Рассуждал: «Неужели и зажатая в тисках Ярзоны жизнь отговорила грустным языком судьбы?»
Упрямица Прасковья всякий раз давала понять: ненавистен ты мне. Зря время теряешь… Верно – зря. Чего пристал к остяцкой бестии с кровью, разбавленной карасёвой жидкостью… Во всех нас течёт трусливая рыбья кровь… не можем восстать против наглого угнетения огромной нации. Кучка таких вот кожанников, как отупелый от службы Горбонос, царит над униженным людом, помыкает им… Семена репрессий проросли чертополохом террора…
Гой ты, Русь моя родная!..
«Нет, не уснуть, Серёжа… Кто довёл тебя до удавки? Разве не позорная смута, науськивание твердолобых большевичков?.. Впереди – выжженная пустыня зла и насилия…»
Под ненастное утро измотал тяжёлый сон. Бесы терпеливо дождались, попрыгали в неохраняемое пространство, где вновь разыгрались удушающие сновидения. Удалось оборвать бесовской шабаш. Проснулся. Часто смаргивая, давил закрылками глаз разлетающиеся чудовища, спешно покидающие изголовье.
Не кошмарной представлял молодость паренёк из глуши. Не туда повела Натана судьба-путеводница. Чикист не раз подумывал пустить себе пулю в лоб, залечь со всеми в народный яр под успокоительный слой песка и хлорки.
Всё тяжелее становился наган, поднимаемый до уровня голов.
С неделю хоронили по-христиански – в наспех сколоченных тесных гробишках. Сотни трупов словно восстали против такой роскоши захоронения. Никто не догадывался о весомом наплыве мертвецов. Ярзона обладала уникальной возможностью прятать концы не в воду – в слежалый песок веков. Понадобились штабелёвщики: плотненько укладывали трупы рядами ровными, экономными.
Всё восставало в Натане Воробьёве против гнусной идеологии насилия и бесправия. Незаметно затащили в молодёжный отряд. Под бравурные марши, под краснотой стягов веселилось неунывающее племя с выжженными душами.
Политгипноз, газетная шумиха усыпили многих.
После второго рапорта, смачных матюгов коменданта Воробьёва перевели в вышкари. Одержанная малая победа согревала недолго. Начались караулы на продуваемых вышках. Вертухаи ходили с медными мордами, отшлифованными ветрами.
