Традиции & Авангард. №3 (14) 2022 г. - страница 8



Мальчик, кажется, готов был заплакать. Женщину это обрадовало: значит, он всё правильно понял.

– Никому не расскажем, ладно? – повторила она на всякий случай.

Мальчик кивнул, и она скрылась за воротами.

Вечер съел солнечный свет, и тёмный автомобиль подъехал к отелю. Со скамейки встали гогочущие парень с девушкой и одинокая женщина.

– Давайте помогу, – сказал парень, наклоняясь к её чемодану.

– Спасибо, я справлюсь, он лёгкий. – Оля поспешно закинула чемодан в багажник и села на место рядом с водителем.

«Как хорошо, что завтра меня здесь не будет, но лучше бы уехать вчера или совсем не приезжать», – думала она, рассматривая проплывающие мимо дома. Потом обрушился ливень. В общей игре ветра и молний казалось, что по лужам, наперегонки с автомобилями, мчатся крупные рыбы, мерцая стальными спинами. В голове у женщины шумело, она всё считала воображаемых акул, когда на девятой наконец удалось забыть про мальчика. Она закрыла глаза, снова открыла – ливень за окном уже прошёл, но Оля его по-прежнему слышала.

Сергей Круглов

Сергей Круглов родился в 1966 году в Красноярске. Православный священник, служит в Спасском соборе города Минусинска. Стихи и проза издавались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Сибирские огни» и многих других изданиях. Автор нескольких сборников стихов и публицистики, колумнист интернет-издания «Православие и мир». Лауреат литературных премий Андрея Белого (2008), «Московский счёт» (2008), Anthologia (за книгу стихов «Царица Суббота», 2016). Живёт в Минусинске.

Звонко зерна застукали, дробно…

Пророки

Дети, дети,
Крапивное семя,
Наследники, дездичады,
Неразличимые, как предметы,
Замыленному глазу судорожного века!
Вы – пророки,
Грядущие в мир, и здесь уже.
Пророки, позванные Богом
В ночи по имени, посланные
В дома ребёнка, спецприёмники, подвалы,
В одинокие, неполные, однополые, безотцовые
бизнес-семьи,
В тоску, заботы, соития, смерти, лютые иллюзии будней,
В мусорное кипение городов.
Поколение пророков:
Отчего, думаешь, этот
Так зол, ненавидит и мать, и бабку, и педагога,
Отчего в тетрадях острое и кровь чертит,
На кого в кармане
Китайский нож выкидной носит?
Взгляни: разве не блистает
В этом профиле огненная ярость, ревность
Илии, коего ноздри
Переполнил смрад Ваалов?
А этот, аутично
ФМ-раковинами залепивший уши, во что смотрит?
Думаешь, в миры травы, в недра
Электронных бродилок?
Взгляни, взгляни в эти восхищённые очи,
В зрачки, предела достигшие зренья, —
Не новый ли Иезекииль зрит колесницу?
Или она, полутора лет от роду,
В серой фланелевой, некогда оранжевой, рубахе
На четыре размера больше, с приютским
Номером, по подолу выжженным хлоркой,
Чей щетинистый аэлитный череп вытянут щипцами,
Чей живот небесно-синё вздут рахитом,
Чей лик терпелив, хмур, всепонимающ,
Чьи дни и дни – стоянье
В клетке кровати, полированье поперечин,
Раскачиванье, оцепененье, —
К полуночи очнувшись,
На каком языке она в неслышный
Собачий захлёб плачет? – на том же
Древнем обессловеслом
Языке скорби,
На матерней жали брошенной малютки,
На которой плакал в ночи Иеремия
О городе, некогда многолюдном.
Или этот, ещё в утробе
Вписанный в прайс-листы фетальной индустрии,
Нерождённым расчленяемый аккуратно, жадно:
Ножницы в затылок, отсос мозга, коллапс черепа, кода, —
Думаете, кусок безымянного мяса? —
Нет, ангел боли
Уже нарёк ему имя: это
Захария, убитый заживо
Между жертвенником и алтарём.
Четвёртая раса: подонки.