Оценив обстановку, Арина Леопольдовна сменила гнев на милость. И только тогда ей показалась Тюка.
– Арина Леопольдовна, я ничего плохого не хотела.
Это любовь! – с елейной улыбкой сказала она.
Они отправились на кухню с бутылкой вина, а я стала собирать детей на прогулку. Когда через пару часов довольные, набегавшиеся, мы вернулись, гостья уже ушла.
Лев Арнольдович сходил в аптеку и купил лекарства для поддержки сердца.
– Ты, Поля, нам живая нужна, – сказал он. – Помрешь, и на кого дети останутся?
Пока я размышляла над его словами, Марфа Кондратьевна прошла мимо со свежим транспарантом: «Ходорковский – свой парень! Свободу герою!» На транспарант был приклеен распечатанный на принтере портрет Михаила Ходорковского, вокруг головы которого красовались нарисованные желтым фломастером сердечки.
В коридоре Марфу Кондратьевну обругала недремлющая соседка, поймав с поличным проштрафившихся кошек. Тюка в ответ заорала:
– Вы не терпите оппозицию! – и ретировалась с гордо поднятой головой.
Мне пришлось убирать за животными, попутно извиняясь.
– Развели бардак! Куда катится Москва? – надрывалась пожилая женщина. – Твои хозяева алкаши или безумные? Что за люди такие бестолковые?!
Лев Арнольдович, сидя в прихожей, слушал ее и посмеивался в бороду.
– Надо на вас заявление написать куда следует! – подытожила соседка.
– Верно. Как во времена Сталина! – сказала я.
Соседка неожиданно смутилась и шмыгнула в свою дверь.
С митинга Марфа Кондратьевна вернулась невероятно взволнованной: прохожие ее хвалили за транспарант, и многие желали с ней сфотографироваться.
– Я скоро стану знаменитой! – сообщила она. А затем велела мне одевать детей: – В церковь пойдем на всю ночь, будем Господу молиться!
Дома осталась только Аксинья. Лев Арнольдович отправился к друзьям, воспользовавшись отсутствием супруги. Я пила чай и радовалась, что, кроме громкого «м-м-м», нет никаких других звуков. Обнаружив, что впопыхах хозяйка дома запамятовала запереть кабинет, я вошла в интернет и оставила на сайте по трудоустройству объявление о поиске работы.
Чуть позже выяснилось, что Марфа Кондратьевна и дети были вовсе не в церкви, а на кладбище.
– Мы втыкали свечи в землю и ползали по снегу среди могил, – признался во время завтрака Любомир.
– Любопытное православие… – прокомментировала я, накладывая в тарелки овсяную кашу.
Тюка делала детям знаки молчать, но им не терпелось поделиться впечатлениями со мной и с отцом.
– Святой старец и мама нам приказали ползти на коленях и читать «Отче наш»! Было страшно! – пожаловалась Ульяна. – Я боялась, что из могил привидения вылезут.
– А где Глафира? – недосчитавшись одного из детей, спросил Лев Арнольдович.
– Уехала в приют Божий, – кротко ответила Тюка.
– Мама имеет в виду православный интернат. Теперь Глафира только летом вернется, – пояснил Христофор.
После завтрака прочитать конспекты мне не удалось: пришлось выбивать ковры, забитые хлебными крошками и кошачьей шерстью, и пылесосить в прихожей.
Марфа Кондратьевна тихонько перебирала вещи в платяном шкафу, а затем вдруг сказала:
– Как же я тебе завидую, Полина!
– Чему именно? – удивилась я.
– У тебя вся жизнь впереди!
– А у вас, Марфа Кондратьевна, дети и муж! Есть свое жилье и еще квартиры, которые вы сдаете. Вы не нуждаетесь и не инвалид, слава богу. Я же после войны – раненая, безо всякой помощи! Даже своей комнаты у меня нет, – возразила я.
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
