Траектория страсти - страница 9

Место занудного и провального сеанса покаяния теперь уверенно занимали крепнущие надежды, и Виталий направил свой разум на планы практические. Сомнамбулические фантазии следовало реализовать.

Свидание! Лимузин, пол которого устлан белыми хризантемами. Теплый вечер. Вся терраса роскошного ресторана откуплена для двоих. Ужин весьма экзотичен, но это не важно. Шампанское шалит пузыриками и уверяет в скором приходе мечты. Чары блюза сплетают вокруг непроницаемый для посторонних занавес. Есть только ОНА, есть только ОН. Глаза в глаза. И таинство началось…

Виталий читает стихи. Виталий плещет штормами и ошеломляет глубинами ваяемого мира. Он – создатель и покоритель, но он и раб, в чем отвержено признается. Он – даритель и искуситель, и невозможно существовать вне его. И она говорит:

– Да…

Банально придуманная командировка. Утро, серое вялым дождем, и пятнистые, обещанием полные облака. Влагой насыщено все: плащ нелепый, асфальт на платформе вокзала, завитки ее пламенных вздорных волос и спотыкающиеся то и дело мысли. Не хватает дыхания. Капли метят в лицо, и это его веселит. Он целует ее в исступлении голода, столь же мокрого, сколь и дождь. Целует коротко, но вцепившись ей в мысли своим нетерпением, обнаженным и ярким, робко трепещущим, но бесстыдным.

Уже поезд давно оглушает плясовой своих тяжелых колес, но анархия звуков бессильно неистовствует, оставаясь вне сферы, которая скрыла героев от мира. Даже не пройдя в салон вагона, они стоят посреди надрывающегося грохотом тамбура, не в состоянии оторваться друг от друга хотя бы на долю секунды. Переплетаясь взглядами, мыслями и руками и мерцая улыбками. В какофонии поезда слыша лишь искорки смеха, разгорающегося в их магнитном дрожании. Они вырвались из пространства реальности. Пусть толкаются суетные пассажиры, чей путь пролегает поперек их отдельного необитаемого острова. Они не замечают того, что выпало в параллельный мир. Их ждет целая жизнь, продолжительностью в три дня. Необъятных три дня, бесконечных и полных чудес… покуда все еще впереди.

Дробным вздохом отверзлась и задрожала дверь, пропуская их в дом. Теплый, чистый и пахнущий хвоей коттедж встретил свечением рыжих бревен необшитого изнутри сруба. Юля крадучись сделала первый шаг, на цыпочках осваивая неизвестность. Виталий позади нее, выронив на пол сумки, скинул плащ, протянул руки к ее плечам.

– Юленька, – он будто тихонько напел мелодию ее имени.

– А? – она обернулась, вздрогнув слегка от нарушенной тишины, вздохнула, освобождаясь от последних пут повседневности, и окунулась в объятия спутника.

Это было поэмой шелеста. Шелест леса в открытой двери вторил шелесту боязливого дыханья. Сладкие оковы раскрепощения. Нарастающий жар и озноб. Губы, такие мягкие, пробегают по мочке уха. Жадный, разорванный на отрезки вдох. Влажность шеи, тщетно прятавшейся в вырез платья. Влажность горячая, искушающе ароматная и властная, требовательная, лишающая рассудка.

Зрачки распахнуты во весь глаз, но пальцы видят больше. Трепет плеч и отчаянно жаркой спины. Клавиатура пуговок, нота за нотой отступающих и сдающих границы. Ухватившиеся друг за друга поцелуем, они двигались наугад вглубь дома, совершая затейливые движения сорвавшимися с цепи руками. Слова были лишними. Слова даже не успевали формироваться в мозгу, они были инородны в потоке возникшего смерча. Только имя ее тонкой струйкой, страдающей виолончелью прорывалось сквозь грохот дыхания, когда Виталий выстанывал его, будто молитву.