– Ты похож на сорняк, Ричард, ты прорастешь везде. Буйный сорняк, способный победить любые колючки. А я – словно роза в саду, избалованная и изнеженная, способная расти только там, где решит садовник. – Грейс вздрогнула. – Я не ищу твоей жалости, Ричард. Ты не должен жалеть тех, кто знатнее и богаче тебя. Просто хочу, чтобы ты понял, почему я с тобой.
– И почему же?
– Потому, что я одинока и несчастна, – коротко ответила она, – и еще потому, что ты мне нравишься. – Грейс нежно провела подушечкой пальца по шраму на щеке Шарпа. – Ты даже не сознаешь, как чертовски привлекателен, Ричард! Впрочем, на лондонской улице твое лицо наверняка испугало бы меня.
– Испорченный и очень опасный, – сказал Шарп, – да, я такой.
– Я здесь еще и потому, – продолжила она, – что это так сладко – забыть о правилах и приличиях! Капитан Кромвель назовет наши чувства низменными инстинктами, и боюсь, что в конце концов все это плохо кончится, но сейчас мне все равно! – Грейс нахмурилась. – Иногда ты выглядишь таким суровым и безжалостным. Ты безжалостен, Ричард?
– Нет, – отвечал Шарп. – Только к врагам короля. И к моим врагам, если они не слабее меня. Я солдат, а не головорез.
Грейс снова коснулась шрама на его щеке:
– Ричард Шарп, мой храбрый солдат.
– Не такой уж храбрый. Когда-то я до смерти тебя боялся.
– Меня? – Грейс не на шутку удивилась. – А я-то считала, что ты меня презираешь. Ты всегда смотрел на меня так мрачно!
– Я и не утверждал, что никогда не презирал тебя, – с шутливой серьезностью промолвил Шарп, – но с первой минуты я хотел быть с тобой.
Грейс рассмеялась:
– В ясные ночи мы можем встречаться здесь. Я прихожу сюда, когда не могу заснуть. Уильям спит в кормовой каюте, а я – на диване в гостиной.
– Ты не спишь с ним? – осторожно спросил Шарп.
– Мы ложимся в одну постель, – призналась она, – но каждую ночь он принимает лауданум. Говорит, что у него бессонница. Уильям не знает меры, поэтому спит до утра беспробудным сном, а когда он засыпает, я ухожу в гостиную. – Женщина вздрогнула. – Лекарство делает его еще раздражительнее.
– У меня тоже есть каюта, – промолвил Шарп.
Грейс без улыбки смотрела на него, и Шарп решил, что она оскорблена.
– Твоя собственная каюта?
Он кивнул:
– Семь футов на шесть. Стены из сырого дерева и влажных тряпок.
– Там висит твой одинокий гамак? – улыбнулась она.
– К черту гамак, – отвечал Шарп. – У меня настоящая койка с сырым матрасом.
Грейс вздохнула:
– Всего полгода назад один человек предлагал мне дворец со стенами из резной слоновой кости, сад с фонтанами и павильон с золотым ложем. Он был принцем и, должна признать, вел себя весьма учтиво.
– А ты? – ревниво спросил Шарп. – Ты была с ним так же учтива?
– Я заморозила его своей холодностью.
– Ты поступила правильно.
– А с утра мне придется снова стать холодной как лед.
– Да, миледи.
Она улыбнулась тому, что он так легко принял правила игры.
– Впрочем, утро наступит только через три часа.
– Через четыре.
– И мне не терпится осмотреть корабль. До сих пор я видела только кормовую рубку, обеденную залу и бак.
Шарп взял ее за руку:
– Там непроглядная темень.
– Вот и славно, – со значением промолвила она, затем отняла руку. – Сначала ты, а я за тобой.
Шарп дождался ее под шканцами и провел вниз, где они позабыли о кознях Полмана и Кромвеля, да и обо всем на свете.
Эта парочка, Полман и Кромвель, наверняка что-то затевает, вспомнил Шарп на рассвете, лежа на опустевшей койке и все еще не веря своему счастью. Он закрыл глаза и взмолился, чтобы это плавание длилось вечно.
