Но началась война. Фронт приближался к нашему селу. Шла эвакуация колхозов. Увозили самое ценное. Колхозную библиотеку оставили и предложили жителям разобрать книги по домам. Первыми на это откликнулись мы, ребята. Я выбрал самую большую книгу в черном переплете с лощеной бумагой. Еле домой дотащил. Это оказалось полное собрание трагедий Шекспира. Мне их читали сёстры. На всю жизнь запомнил две фразы: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданье к ним», «Ты на ночь молилась, Дездемона?».
Старший брат Коля ушел с лошадьми в эвакуацию. Нас осталось четверо. При отступлении наши войска через село не шли, но ехала техника колхозов, гнали скот. Поломанную технику бросали. Сёстры принесли с брошенных тракторов два ведра керосина и постави- ли там, где у нас стояла бадья с водой. Это был жаркий август. Я ходил в другой конец села за щенком. Во время жары мы окна закрывали, чтобы было в доме прохладно. Я захотел пить, вошел в избу, было темно и я кружкой набрал керосина и выпил. С криком я выбежал из избы, никто ничего понять не может, что случилось. Бабушка вошла в избу, и поняла. Сильно пожег желудок. Врачей нет. Как лечить, никто не знает. Вошли немцы. Я уже лежал без движения. На дворе для меня делали тень, и сёстры поочередно сидели возле меня. Все соседи знали, что я безнадежен. У нас стояла немецкая кухня, по-армейски хоанзод.
Немцы на меня лежащего посматривали, один подошел, ощупал мой живот, а он весь вздулся и был синий, и сказал: «Капут». А через три дома стояли офицеры, соседка, у которой они стояли, пришла к нам и говорит бабушке, что у неё живут врачи и говорят по-русски. Бабушка пошла к ним (маме бабушка не разрешала выходить на дому). Она им про меня всё рассказала, и врач дал какие-то таблетки и баночку меда. Сестры разводили теплой водой мед и этой водой я запивал таблетки. Мне стало легче. Я мог хоть что-то пить. Но таблетки кончились, а врач куда-то уехал. Мне стало опять плохо. Но вскоре соседка передала, что врач приехал. Бабушка пошла и принесла ещё таблетки и мед. Так я выжил. Но был настолько слаб, что пришлось заново учиться ходить.
Немцы у нас были недолго. Боев близко не было. Остались полицаи. Они знали, что отец сидит как «враг народа», и стали маму уговаривать, чтобы Жора посту пил к ним на службу. Мама категорически отказала. Еще они хотели, чтобы мы переселились в свой дом. Там была поликлиника, а в кухне жил фельдшер с семьей. Он с женой дважды приходил к нам, упрашивал вернуться в свой дом. Наверно, его к этому принуждали. Но мама отказалась. Она сказала, кто забрал дом, тот пусть и отдает. Чем руководствовалась эта безграмотная, униженная, затравленная, убитая горем женщина? Любовью к родине или каким-то внутренним чутьем. Значит, она верила, что победа будет за нами. Однажды они стояли на крыльце правления, подъехали несколько всадников и спросили, где живут полицаи. Им сказали, и они быстро ускакали, лишь потом женщины сообразили, что у них звездочки на шапках.
Наши войска шли через наше село. Недалеко были сильные бои. Были слышны канонада, выстрелы, а ночью горело зарево и мы с крыш смотрели. У нас постоянно ночевали солдаты. Спали на полу по 50 человек. Им лишь бы согреться. Одни уходили, другие приходили. В школе, в больших домах находились раненые. Все девушки-комсомолки добровольно ухаживали за ними, помогали размещать по домам.
