Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - страница 10

– Очень мило, – сказал Джосс, – и как хорошо сказано. Теперь мы знаем, что у нас за постоялица. Только тронь – и она выпустит когти. Ладно, дорогая; у нас больше общего, чем я думал. Если придется играть, то будем заодно. В один прекрасный день у меня может найтись для тебя в «Ямайке» работенка, да такая, какую ты никогда не делала. Мужская работа, Мэри Йеллан, когда приходится играть с жизнью и смертью.

Мэри услышала рядом с собой сдавленный вздох изумления.

– Ах, Джосс, – прошептала тетя Пейшенс, – Джосс, прошу тебя!

В голосе было столько настойчивости, что Мэри с удивлением взглянула на нее. Она увидела, как тетя наклонилась вперед и старается заставить мужа замолчать. Напряженное лицо и мука в глазах тетушки напугали Мэри гораздо больше всего, что случилось за этот вечер. Ей вдруг стало жутко, зябко и гадостно. Что повергло тетю Пейшенс в такую панику? Что собирался сказать ей Джосс Мерлин? Девушка чувствовала, что за всем этим кроется какая-то болезненная и, наверное, ужасная странность. Дядя нетерпеливо махнул рукой.

– Ступай в постель, Пейшенс, – сказал он. – Надоело видеть твой череп за обеденным столом. Мы с девчонкой понимаем друг друга.

Тетя тут же встала и пошла к двери, в последний раз в бессильном отчаянии оглянувшись на мужа. Они слышали, как она поднимается по лестнице. Джосс Мерлин и Мэри остались одни. Трактирщик оттолкнул от себя пустой стакан и сложил руки на столе.

– У меня есть одно слабое место, и я скажу тебе, какое именно, – заговорил он. – Пьянство. Я понимаю, что это – настоящее проклятье, но не могу остановиться. Когда-нибудь оно меня погубит, и поделом. Иногда целыми днями я пью всего ничего, как сегодня. А потом на меня вдруг накатывает жажда, и я начинаю пьянствовать. Насасываюсь часами. Здесь и власть, и слава, и женщины, и Царство Божие – всё в одном. Я тогда чувствую себя королем, Мэри. Мне кажется, что двумя пальцами я могу править миром. Это рай и ад одновременно. И тогда я начинаю говорить и говорю до тех пор, пока все, что я наболтал, не разносится на все четыре стороны. Я запираюсь у себя в комнате и выкрикиваю свои секреты в подушку. Твоя тетка запирает меня на ключ, а я, когда протрезвею, молочу в дверь, и она меня выпускает. Об этом ни одна живая душа не знает, кроме нас двоих, а теперь я сказал еще и тебе. Сказал потому, что уже немного пьян и не могу держать язык за зубами. Но я не настолько пьян, чтобы потерять голову. Я не настолько пьян, чтобы разболтать тебе, почему я живу в этом богом забытом месте и почему я хозяин трактира «Ямайка».

Дядюшка охрип и говорил теперь почти шепотом.

Огонь в очаге угасал, и темные тени протянули по стене свои длинные пальцы. Свечи тоже догорали и отбрасывали на потолок чудовищную тень Джосса Мерлина. Трактирщик улыбнулся племяннице и шутовским пьяным жестом приставил к носу палец.

– Я тебе этого не скажу, Мэри Йеллан. Нет-нет, у меня еще осталась капля здравого смысла и хитрости. Если хочешь узнать больше, можешь спросить свою тетку. Она тебе наплетет. Я слышал, как она сегодня расхвасталась, говорила, будто у нас тут хорошее общество, а помещик снимает перед ней шляпу. Вранье. Все вранье. Я тебе скажу больше – ты все равно об этом узнаешь, – сквайр Бассат до смерти боится сунуть сюда нос. Если он меня встретит на дороге, то перекрестится и пришпорит коня. Да и все остальные господа тоже. Ни дилижансы здесь больше не останавливаются, ни почтовые кареты. А мне плевать. У меня достаточно посетителей. Чем дальше держатся от меня все эти господа, тем лучше. Да и с выпивкой тут все в порядке. Есть такие, кто приходит в «Ямайку» в субботу вечером, а есть и другие, кто запирает дверь на ключ и спит, заткнувши уши. Бывают ночи, когда во всех домах на пустоши тихо и темно и только окна трактира «Ямайка» сверкают на мили вокруг. Говорят, что наши крики и пение слышны далеко внизу, даже на фермах за Раф-Тором. Ты будешь в баре в такие ночи, если захочешь, и увидишь, с кем я вожу компанию.