Травяное гнездо - страница 5
Стало так тепло и уютно, что пока на поляне играли солнечные зайчики, мы не думали подниматься, распивали самогон и поочередно протяжно вздыхали.
Возможно, это алкогольный дурман, а может быть, новые впечатления, но я казалась себе неуязвимой. Перебирая пальцами солнечные лучи, я предчувствовала, что, наконец-то, смогу быть полезной. Не только пропавшему Новикову, но и другим жителям деревни.
И да, я напишу, ее. Именно здесь я, наконец, и напишу ее – мою лучшую статью!
*
Я часто думаю о полезности. Как бы я ни отнекивалась и ни пыталась скрыть, все мои устремления идут от нее. Конечно, я понимаю, что желание быть полезным больше от гордыни, мол, помогу несчастным людям, а они меня потом героем считать будут, на руках носить станут.
Быть героем… да, я бы этого хотела. Понимаю, что глупо, но поделать с этим ничего не могу.
Наверное, если я выясню, куда делся Новиков, меня начнут уважать. Может быть, я не то чтобы его найду, а спасу. Вырву из лап навалившейся напасти.
Только есть ли у меня средства и силы для спасения? Если вспомнить все мои попытки быть героем, то заканчивались они весьма жалко: несчастного щенка, с которым я обнималась в беседке, пришлось выгнать на улицу; подружка из неблагополучной семьи обворовала нас; а мужчина, которого я мечтала осчастливить, оказался человеком нездоровым и еще больше разрушился, и меня разрушил.
Не получится ли в этот раз также, что, встретив даже незначительное препятствие, я буду неспособна с ним справиться и снова потеряюсь в фантазиях и снах, а после впаду в нескончаемые поиски новой истории, которой нужен герой.
Вот бы мне стать самой сильной на Земле!
Иван, похоже, немного сумасшедший. На днях я видела, как он боролся с бычком. Ну как боролся, бычок катал его по земле, а Иван умудрялся выкрикивать прохожим, что все хорошо, так и задумано. Когда, наконец, Иван поднялся, то заговорил о книге, в которой сказано, что благодаря животным мертвецы однажды захватят мир. Я не решилась спросить, не поэтому ли он боролся с бычком, но с того дня стала наблюдать за ним еще пристальнее.
Улыбался Иван нечасто, но угрюмости в нем не ощущалось, когда я ловила его взгляд, в нем чувствовалась открытость и ясность. А взгляд приходилось именно ловить, потому как в глаза смотреть Иван не любил, вроде как страшился, не расценят ли прямоту за вызов, слишком уж он не желал выставляться. Позже я заметила в нем еще одну черту – целомудренность, совсем не сочетающуюся с тридцатилетним мужчиной в двадцать первом веке. Поначалу я даже думала, что он играет со мной и только делает вид, будто стыдится обсуждать личные темы, но оказалось – я ни при чем, вести разговоры «о женщинах» было вне его мира. Эта деликатность не могла не вызывать любопытство. Но общаться нам было тяжело: я не всегда понимала его ответы, а он, в свою очередь, не разбирал вопросов. То, что он опасался меня, было очевидно. Помню, как однажды я пригласила его в гости, он, побледнев, поспешил уйти, даже не попрощался. Весь следующий день смотрел на меня с недоверием.
Чем больше Иван сторонился меня, тем больше я подозревала, что он причастен к исчезновению Новикова, поэтому и пошла к сгоревшей церкви, о которой он упоминал. Ведь лучший способ расположить человека – заинтересовать его, а Ивана можно было увлечь разговорами о мистике.
Как связана мистика, церковь и заключенные я пока не понимала, но уже составляла план «Б». Если не получится ничего стоящего разузнать о Новикове, сдам хотя бы статью о мистических предубеждениях, которых до сих пор много в российской провинции. Не знаю, насколько такая статья удовлетворит редактора, но это лучше, чем ничего.