На так называемом «рынке» продавали разные экзотические вещи: самовары, ковши, музыкальные пластинки и пленочные фотоаппараты. Один фотоаппарат я купила себе в подарок, здесь же нашла нераспечатанную пленку. Конечно, я собиралась снимать все на телефон, это скорее было баловство, блестящее, вычищенное, с любовью хранимое старичком баловство.
С крыши прилавка свешивались травы, как мне сказали, лекарственные. Я купила себе несколько пучков с самыми смешными названиями: руту, одолень-траву, чертополох, полынь – зачем-то.
– Что тут набираете? – спросила как из-под земли появившаяся Галя.
– Да вот травку всякую продают, я и взяла себе. Чай, наверное, буду заваривать.
– Здесь мало выбора! Моя трава – лучшая на ближайшие тысячи километров, так что, если вам понадобится, – она согнулась, приблизила свое лицо к моему и доверчиво произнесла: – для любых нужд, приходите ко мне.
Я не понимала, зачем мне столько трав, однако же в гости обещала прийти.
*
Когда меньше чем через неделю я поговорила со всеми жителями деревни, а в расследовании не сдвинулась ни на шаг, то стала скучать по бурной питерской занятости. Единственный человек, который мог разделить мое уныние, был Иван. Ведь его тоже по какой-то причине отлучили от города.
– Зачем ты приходишь? – не здороваясь, проговорил он, едва я успела войти в дом. – Я не просто так такой недружелюбный.
– Отчего ты такой? – спросила я, хватаясь за табурет. С табуретом он меня не прогонит.
– Оттого, – он секунду помолчал, – что болит.
– Что болит? Душа?
– Легкие.
– Поэтому ты сердитый?
– Не только поэтому. Оттого что здесь происходит, мне зябко.
Если у всякого есть тяжелая повесть, то у Ивана, должно быть, она неподъемная.
– Расскажи!
– Разве ты поймешь, – он стряхнул крошки со стола. – Если честно, то и в мышлении я устал практиковаться. А может, и сам не всегда себя понимаю, кишат во мне противоречивые мысли. Я лишь спокойно дожить хочу.
– У тебя есть злость?
– Была беспомощность, и та замкнулась, – он растерялся от собственной речи, посмотрел на меня ошалело. – Иногда я такие глупости говорю.
Вскочив с места, он ушел во двор. Неясно, как я поняла, но точно знала, что он пошел сплюнуть.
Когда он вернулся, я попыталась продолжить разговор.
– Может быть, ты все-таки расскажешь? Я постараюсь понять.
– Зачем ты собираешь чужие истории?
– Это моя работа.
– И только?
Я не знала, что ответить. Тогда Иван занялся щепками, оставленными у печи, словно рассчитывал воскресить давно уже погасший огонь. И только я подумала, что мне снова неловко и уныло придется покинуть его дом, как он заговорил.
– Здесь ходит нечто такое, чему нет названия, какой-то дикий дух. Когда заключенных вели через деревню, многие по пути умирали. Их невольно затаптывали, а после растаскивали собаки.
И что ему заключенные покоя не дают?
Я посмотрела в окно и услышала слабый звон цепей.
Ну вот, теперь и у меня воображение разыгралось.
– Из-за дикого духа заключенные умирали?
– Нет, я не об этом хотел сказать.
Он замолчал, и потому как он деланно увлекся щепками, я поняла, что тему лучше сменить. Я принялась рассказывать о том, как продвигается моя статья, но вдруг Иван пробубнил, что встречался с Борисом.
Зачем тогда в первую встречу сказал, что не знал пропавшего? Или как он сказал? Нужно бы перечитать дневник. Что он баламутит?
Переспросила. Иван повторил, что встречался. Теперь и мне нужно было сплюнуть.
