Дома первым же делом я взялась за дневник, записано: «Пропавшего не знал».
Что имел в виду Иван, когда говорил, что встречался с ним, но не знал его? Не знал, какой он человек? В таком случае мы никого не знаем. Или он разговаривал с ним в своей голове? Похоже, это в стиле Ивана. Но если все деревенские будут так художественно изъясняться, то как разгадать: где – правда, а где – лишь красивый оборот речи?
А может быть, он опять подразумевал мистичное: не живого человека, а духов умерших и потерявшихся. «Духи?!» – о чем я говорю (пишу – неважно)!
Откинувшись на стуле, я невидяще посмотрела в окно.
Наверное, мистический бред в моих версиях появился из-за гулкого ветра и суеверий. Может быть, мне кота завести? Они, говорят, потустороннее чуют, да и с ним не так одиноко (оставить в записях только часть про одиноко).
Запись 4. Нюра и ее выходки
Не было и восьми часов, в общем, рань ранняя, как я услышала, что в ворота кто-то стучится. Настойчиво так, по-свойски. Натягивая шерстяные носки, я готовилась спалить гостя недовольным взглядом.
У ворот стояла Нюра, сунув мне сверток с тыквенными семечками, она выговорила:
– Ты с Иваном поменьше шашкайся, делами лучше займись.
Получается, ей Зверев уже доложил, что встретил меня у дома Ивана.
– Почему?
Она задумалась на секунду.
– Он отцеубийца, – бросила она и тут же ушла прочь.
Что это было?! Зачем она такое сказала?
На заднем фоне мелькали ковры, стены, посуда, пока я раздумывала да соотносила, как образ Ивана уживался с тем, что рассказала Нюра. Уживался как будто бы легко.
Что мне до образа его?! Ведь я скоро уеду. Еще и в груди свело. На страх непохоже. Скорее смятение: вроде бы нельзя теперь с Иваном общаться, а хочется.
Минуточку, если Иван – преступник, тогда он точно к исчезновению Новикова может быть причастен. Нельзя терять бдительность, нужно рассматривать все версии! Кто знает, что у Ивана на уме, он то про мистику говорит, то «встречался – не встречался» с Борисом.
Не желая принимать реальность, я снова забралась в постель, но заснуть не получалось. Вспомнился рассеянный взгляд Ивана, но в нем и намека на раскаяние не было.
Почему нет раскаяния? Может быть, Иван не виноват? Ошиблись. Общество обвиняет преступников… преступное общество, всем нужно найти крайнего. Беспутное поведение. Эго отца? Отцеубийство… Непонятно, как с этим быть, ведь такая бесчувственность – уродство. Так что же с ним?! У него психическое расстройство? Нужно выяснить, спросить.
Мысль застучала в висках с такой силой, что я проснулась окончательно.
Но как спросишь такое?!
Вскочила с постели и помчалась к Ивану, как была – в ночнушке и растрепанная.
Плевать. Мне нужно человека понять, иначе я ничего не смыслю в мире, который всю жизнь изучаю, о котором пишу.
– Ты убийца! – закричала я, вбегая в открытые ворота. О порог грохнулась, поднялась как ни в чем не бывало.
Иван, отставляя метлу в сторону, странно на меня посмотрел, недолго думая, кивнул. В дом пошел, и я, уже не помня, что иду за убийцей, вновь засеменила за ним.
Он включил самовар, придвинул пакет с печеньями. Я молчала, ждала. Знала, вот оно – мгновение, когда хуже нет, чем первой обмолвиться. Тогда Иван снова кивнул, будто принял меня, и заговорил. Но издалека.
Тюрьму он ненавидел, кажется, будто все ее ненавидят, но нет, те, кто с малолетства сидят, слишком с решеткой срастаются, уже не могут всей картины увидеть. А Иван без своего дела не смог бы выжить, сошел бы ума. Все будни непроглядные, не минуты радости.
