Когда все собрались, стало окончательно ясно, что благодаря стараниям Ловьяди я выглядел абсолютной белой вороной. Все остальные присутствующие были во фраках, и тем удивительнее, что не только представители сильнейшей половины человечества были одеты в эти чёрные перья.
– Господа и дамы, минутку внимания, – на сцене появился конферансье с огромной живой бабочкой вместо галстука, которая каждым взмахом крыльев остужала красное от волнения лицо директора Ловьяди. – Разрешите мне объявить долгожданный школьный концерт в честь нашего нового преподавателя Всемирной истории открытым, прошу любить и жаловать юное дарование педагогики – Эжен Версо!
Хищные взгляды мигом устремились в мою сторону, и гром аплодисментов потряс мои барабанные перепонки. Несколько раз мне пришлось вставать со своего кресла и смущённо раскланиваться, пока по мановению руки концертного распорядителя тишина наконец не была восстановлена.
– Все мы запомним безвременно ушедшую от нас мисс Соул, – продолжил свою вступительную речь директор, – как уважаемого, бесстрашного преподавателя, не пожалевшего собственной жизни во имя науки, во имя торжества истины. И я уверен, что приходящий ей на смену молодой учитель никогда не забудет той жертвы, которая однажды была принесена в искупление всех его будущих заблуждений.
И снова хищные взгляды и гром аплодисментов устремились в мою сторону бурлящим потоком горной реки, намереваясь всей своей силой, сбив с толку, сбить ещё и с ног, чтобы на бешеной скорости понести вдоль извилистого русла, обдирая моё тело об острые камни. В какой-то момент я даже потерял веру: мне представилось, что, после того как они затянут меня в бурлящий водоворот, бессильный, я уже не смогу выбраться на одинокий скалистый берег.
– По многочисленным просьбам коллектива, – ловко манипулируя зрительным залом, Ловьяди тем временем наслаждался моими воображаемыми страстями, – сегодня на концерте прозвучат произведения Шумана и Шёнберга…
Тут он сделал паузу, как будто лично был знаком с вышеназванными композиторами и теперь смутно припоминал их лица:
– …в исполнении обворожительной Марии Солини, нашей всеобщей любимицы и блистательного преподавателя музыки.
Занавес разъехался в разные стороны, обнажив в центре сцены
белый рояль и солистку. При любом удобном случае Ловьяди не упускал возможности бравировать предо мной своим эстетическим превосходством.
На ней было красное концертное платье, не скрывающее гладкие шею и плечи, и с таким глубоким декольте, что оставалось загадкой, как этим розовым пупырчатым соскам, венчавшим маленькие нежные грудки, ещё удаётся где-то прятаться. Разрез был таким острым и глубоким, что я подумал: при необходимости им вполне можно будет вскрыть себе вены или, как минимум, выколоть глаза.
Мария опустилась на круглый стул подле рояля, и её длинные точеные пальцы из слоновой кости с обманчиво хрупким изяществом коснулись чёрно-былых клавиш….
С первых звуков для меня началась настоящая пытка, и не было никаких сомнений, что вынести самое суровое телесное наказание гораздо предпочтительнее, чем эту музыкальную муку. Я горько пожалел, что не захватил беруши, вспомнив, как видел их на тумбочке возле кровати. Мой блуждающий в нервном нетерпении взгляд как на грех увидел директора, который демонстративно заткнул себе оба слуховых канала такими препонами. Ловьяди сочувственно улыбнулся, сделав определённый пасс руками, точно хотел добавить: «Ну я же Вам говорил, любезный, что будет концерт, надо было подготовиться. Надеюсь, Вы же не будете ходить и на свои собственные уроки таким неподготовленным»?
