– Если такие же, как наши, то определённо ничего. Попросим Феликса пробить по своим, пусть поговорят с мальчуганом, если он в отделении объявится. Молодец, Сорока. – Вадим отбил короткую трель кончиками пальцев по столу: эту тему можно было закрыть.
В дверь тихонько постучали. Феликс зашёл, как провинившийся ученик: лицо тёмное, голова опущена. Сорока почувствовал, как в груди, как горячий чай в холодную погоду, приятно разливается злорадство: хоть что-то смогло стереть эту мерзкую улыбочку.
– Босс, это… Дочки Вашей дома нет. И Жанны Андреевны тоже.
Сорока почувствовал, как взгляд Вадима прожёг ему лоб. Захотелось сбежать, но как сбежишь по этому скользкому полу?
Рому несло по волнам Пирры. Он то погружался на глубину, то ненадолго выныривал на поверхность, глотая воздух и видя свет луны где-то высоко в небе. Горячая вода приятно омывала тело, волны качали его из стороны в сторону, словно младенца в колыбели. На лоб Роме легла узкая прохладная ладонь. Мама?
– Борис, соберись. Если не для себя, то хоть ради сына. У него кроме тебя, больше никого нет.
– Я не виноват. Это болезнь, ты не понимаешь. – Голос отца звучал где-то далеко.
– Ну так лечись. Давай тебя в больницу направим, у Игоря знакомый доктор есть. Смотри, какой ты пример Ромке подаёшь. – На маму это непохоже, слишком мягко. Мама не предлагала, она точно знала, что будет правильнее для всех и всегда честно говорила об этом. Сейчас она скажет отцу, что ему делать, и он поступит именно так. Она всегда была сильнее отца, и любить её было безопаснее.
– Не могу я один, без женщины мне не справиться.
Мама убрала руку. Голоса пропали. Потом вернулись: кто-то ругался. Рома открыл глаза и попробовал встать, волны не давали ему этого сделать, кидая то вправо, то влево.
– Мама! Мама, не уходи! – чьи-то руки завернули его в одеяло, плотная мокрая ткань легка на лоб, закрыв свет луны.
– И не стыдно тебе, при ребёнке-то. – Вот это больше похоже на маму.
– Не уходи, расскажи мне сказку. – Если мама здесь, значит ему шесть лет. Мама никогда не рассказывала сказки, только отец. Что изменилось? Отец так радовался, когда Рома попросил его рассказать про устройство рации несколько дней назад. В тот вечер он стал преждним: шутил и сам смеялся, глаза горели. На следующий день даже сбегал в библиотеку и принёс учебник по радиомеханике. Рома решил, что раз отец в хорошем настроении, его можно спросить про маму.
И снова пришлось запирать дверь и прятаться под столом.
Рома знал, что мама уйдёт и никогда не вернётся, и почему-то боялся, что она так и не расскажет ему ни одной сказки. За неё боялся.
– Сказка… Жили были две принцессы: Маша… и Даша. И была у них фея-крёстная. На именины крёстная подарила им подарки: волшебную кисточку и волшебную дудочку. Всё что кисточкой нарисуешь, всё сбывается. Перед кем на дудочке сыграешь, всю жизнь тебя любить будет. Выбрала Маша кисточку, а Даша дудочку, но не знали они, что подарки прокляты, а фея-крёстная на самом деле злая ведьма.
Рома представил, чтобы он смог нарисовать, будь у него золотая кисточка. И кому бы он сыграл, будь у него золотая дудочка.
– Рисует Маша кисточкой богатства немерянные, да только появляются они у феи-крёстой. Играет Даша на дудочке, а любят все только фею-крёстную. Решили тогда обе принцессы сбежать от феи-крёсной в город на холме, а она взяла и подлила Даше яду на ведьминском шабаше на обрыве, чтобы голову ей затуманить, да подарки свои вернуть. Пошла Даша за дудочкой, да и упала с обрыва, никто её больше не видел. Тогда Маша взяла и выкинула кисточку волшебную в реку, чтоб и её никто больше не нашёл. Ходит теперь ведьма в гости к Маше, и всё хочет кисточку найти, думает, что Маша ничего не знает и всё ещё её любит, как крёстную, думает, что дудочка волшебная своё дело сделала. Да только Даша для Маши на дудочке волшебной не играла, Маша её любила просто так.
