Адрия приподнимается на одном локте, вглядываясь из-под тяжелого шерстяного одеяла в окна. Судорожная вспышка молнии освещает комнату. Стрелки на часах мелькают в районе 03:20.
Адрия содрогается от очередного удара грома, раздающегося совсем близко, и забирается обратно под одеяло, но, укутавшись в мнимую теплоту и ощущение безопасности, она различает совсем другие звуки. Тихий скулеж жалобно прорезает гул непогоды. Мрачный аккомпанемент раздается с заднего двора, где лохматая дворняга на цепи оказывается один на один с бурей.
Адрии требуется десять минут, чтобы попытаться снова уснуть, твердо повторяя себе: «не мое дело», «не мое собачье дело». Но чем громче гремит гром, подбираясь взрывными раскатами к ранчо, тем сильнее вместе со скулежом сжимается ее сердце. В конце концов, еще один утопающий – не потерянный школьник, не жертва и даже не человек, а всего лишь загнанный в страхе пес, у которого даже нет укрытия.
Она сдается.
Выбираясь из-под одеяла, содрогается от холода, ведь обогревателей в доме так и не прибавилось, но опускает ноги в старые тапки и поднимается. Опомнившись, Адри подбирает одеяло и накидывает сверху, отправляясь навстречу очередным чужим проблемам, на которые стоило бы закрыть глаза. Смартфон в ее руках никак не оживает – разряжен. Плутая по тьме, Адрия щелкает выключателями один за другим, но тягучая, содрогающаяся под раскатами грома темнота по-прежнему наполняет дом, и только редкие молнии вспышками освещают путь. Электричества нет. С ядовитым сарказмом приходится заметить, что от обогревателя не было бы и толку.
По скрипучим половицам Адри пробирается через кухню к черному выходу в сторону заднего двора. По мутному стеклу двери плотным потоком хлещет ливень, не позволяя ничего разглядеть. Адрия нервно подергивает плечами, содрогаясь от холода, а потом медленно выдыхает, набираясь духу, чтобы нырнуть в темноту улицы, изрезанную косыми линиями ледяного дождя. Что она сделает? Чем поможет этому существу, если не знает, чем помочь самой себе? Она в этом старом гниющем доме, пропитанном холодом, совсем одна, без тепла и электричества.
Но Адрия, скинув тяжелое одеяло на кухонный стул, героически шагает в темноту, распахнув дверь. Дождь и холодный ветер ударяют в лицо, и Адри стискивает зубы, быстро перепрыгивая ступени в одних тапочках. Плотная ткань растянутой толстовки дрожит на ветру, раздуваясь как парус, старые спортивные штаны быстро впитывают дождевые капли. Ноги вязнут в грязи, стоит сделать несколько шагов прочь от крыльца.
– Эй, пес! – Голос не звучит раздраженным, лишь сонным, уставшим. Роудс вжимает голову в плечи, пряча лицо от хлесткого дождя. – Пес, ко мне!
Собачий скулеж становится громче и отчетливее, но самого пса не разглядеть за пеленой ночи. Адри приходится обойти весь двор, заглянуть за груды старых досок, осмотреть весь хлам и даже сунуться под старый ржавый пикап. Но только когда новая вспышка молнии позади освещает пространство, она наконец замечает дрожащий мохнатый хвост за старым, брошенным на заднем дворе двигателем трактора. Пес забился в узкое пространство между хламом и стеной дома, отыскав не самое лучшее укрытие.
Заглядывая в щель, Адри уже сама дрожит от холода и ощущает, как дождь насквозь пропитал одежду, которая теперь неприятно липнет к телу, сковывая движения. Но мокрый пес глядит на нее с радостной преданностью, и Адри вспоминает, зачем пришла – потому что сердце не заставить замолчать по щелчку пальцев, не усыпить даже в угоду здравому смыслу. Потому что это сердце живо, и оно умеет не только содрогаться в злобе.
