Эдгар свернул гибкую клаву, освобождая место на старом, покрытом пятнами столе. Надо всего-то получить в кладовой спрей и сделать новое покрытие, но донаты, потребные на такие прияшки, все вышли. К тому же обидно тратить личные доны на лакировку рабочей норы. Так и работал Эдгар в боксе с темными потеками на переборках и протертым до дыр напылением под ногами.
Принтер, хрипя от натуги, печатал объявления префекта: 12 апреля – традиционный праздничный ужин, в меню грибы (настоящие, не синт) и тыквенный пирог, а после пиршества – голограммное видео и дискотека для третичников, а еще в трех боксах откроют временные бары. Расслабуха на всю катушку, «для юнитов донаты вносить не требуется». Легковесное словечко «юнит» давно прижилось в сленге третьего поколения, было в нем что-то от игры и безответственности. А вот воинами безопасников никто и никогда не называл.
12 апреля – святой день. Эдгар от себя добавил в объявление классическое изображение Юргара в светящемся шлеме, но на рыхлой бумаге оно расплылось серым пятном.
Тарахтящий звук тем временем замер, и в аппаратную втиснулся Тэп – сухощавый темнолицый человек с седыми висками и обильной лысиной, делавшей и без того высокий лоб карикатурно-огромным. Стандартный сине-серый комбинезон, спеченный на автомате на два размера в плюс, болтался мешком, стянутый на талии не страховочным ремнем, а обрывком махристой веревки. Тэп принадлежал ко второму поколению, но вечерами ошивался в молодежном клубе «Лира», как раз в центре кластера третичников. Тэпа не гнали. Никто не знал его настоящего имени, а себя вторичник напыщенно именовал Тибериусом Эпиктетом, остальные кликали Тэп, будто подзывали пса. На промке предпочитали короткие клички, как удар по клаве, как голограммы-смайлики, что сыпались десятками из ментальных пузырей, в дополнение к любой послашке. «Все должно быть функционально!» – девиз промки, вросший в мозг каждого юнита, повторялся присказкой к любому наставлению.
– Держи! – Тэп выложил перед Эдгаром пачку рыхлой серой бумаги. Пачка была стянута полосами широкого пластика, от которых на дрянной бумаге остались заломы по краям.
Эдгар провел пальцами по махристой поверхности.
– С каждым разом бумага все хуже, – заметил он. – Ее, может, даже принтер не схавает.
– Не переживай, друг, скоро от руки переписывать будешь, – хмыкнул Тэп. Он неожиданно уперся руками в стол, склонился к самому уху Эдгара и шепнул: – Гоу со мной, пора изумляться.
Как курьер Тэп с утра до вечера путешествовал по коридорам H-палубы, время от времени спускаясь на уровень или два ниже, до самой подсобки – межстратовый пропуск у него имелся. Не проходило и недели, чтобы он не притаскивал с собой гостинца. Возможно, он даже проникал в запретную зону, но точно этого никто не знал: в ответ на все вопросы Тэп пожимал плечами и загадочно улыбался.
Находки волновали и пугали Эдгара. Обычно это были осколки прежней жизни – старые, уже ни на что не годные вещи, оставленные вторым или даже первым поколением. Первое поколение – предков – Эдгар видел в самом далеком детстве. Рассказывали, что сейчас последние старожилы обретаются на высших палубах, но в промке так долго не живут. Эд старался не задумываться о длине жизни, тем более что завершиться она должна была на корабле: полет, рассчитанный на полторы сотни лет по собственному времени для конвоя при старте, для их ковчега теперь растянется на тысячелетие.
