Начальник сурово взглянул на меня.
– Бандитизм? – произнёс Веспасиан тоном судьи.
– Нет, что вы. Монеты искали. Но нам угрожали ржавым люгером!
– Раз шагни за черту с ледяным сердцем. Вернись с сердцем, полным горящих углей, – произнёс он вполголоса, отвернувшись.
У него был талант выдавать такие строки – похоже, собственного сочинения.
– И откуда вам только в голову такое приходит? – удивился я.
– Рождается по наитию, – ответил Веспасиан со смущением, но довольный собой.
– Слова у вас такие, знаете, – сейчас так не говорят.
Я оглядел наш цех и добавил:
– Давайте-ка лучше сегодня вон с той толстой доски начнём.
– А мы не будем начинать, – сказал Веспасиан.
– Почему? – удивился я.
– Сегодня у нас будет выходной.
Было раннее утро в начале августа.
Это было лето чудесных ожиданий и предчувствий. Проезжая на велосипеде по набережной и глядя на трубы заводов, многоэтажки и старые дебаркадеры на том берегу реки, я чувствовал: больше ничто не имеет значения. Ни вспыхнувший заново кровавый бунт на Ближнем Востоке, ни очередной экономический кризис – смысл я видел только в одном: мир может повернуться ещё одной гранью и за ней – я точно знал – окажется сверкающий немыслимый простор, способный убить меня или сделать навсегда счастливым.
Я гулял по вечернему городу и катался на велосипеде вдоль реки в ожидании этого открытия. Вдобавок я начал переписку с Луцием Аннеем Сенекой – как бы нелепо это ни звучало, – а это серьёзнейшее из занятий требует умственной дисциплины и полнейшей сосредоточенности.
Тем летом я окончил четвёртый курс, сдал экзамены и остался в университетском городке. Жил в общежитии. Я бросил работу дворника и устроился работать на автомойку. Заодно начал эксперимент по дипломной работе.
Арсений тоже учился и работал. Он днём и ночью программировал, и вытащить его куда-нибудь я никак не мог. Однако он вдруг объявился у меня в общаге, когда я подсчитывал сколько крыс, мышей и реактивов мне понадобится для опытов.
Не снимая кроссовок, Сеня улёгся на кровать и стал ковырять спичкой в зубах.
– Ходил к вам в столовку. Макароны липкие, как пластилин, и кислые. Котлеты – из бездомных кошек, – сказал он без всяких приветствий.
– Мы не жалуемся, – ответил я и стал выжидать, что Сеня скажет дальше, потому что знал: если мой друг начал с посторонних вещей, значит на уме у него дело великое.
На первый раз он мне ничего не открыл, однако же стал приходить в мою комнату постоянно, как будто лежать здесь и размышлять ему было приятней, чем в любом другом месте. Поначалу Сеня просто валялся на моей кровати. Иногда, не проронив ни слова, он внезапно покидал мою комнату. Он не нравился моим соседям по комнате, а их подруг своим непредсказуемым поведением вообще доводил до бешенства.
Наконец он признался:
– Я хочу подчинить жизнь строгому плану.
После этих слов он долго развивал эту мысль, к чему я привык. Если излагать его рассуждения здесь, то рассказ растянется на сотню страниц, потому что придётся разъяснять термины, которые Арсений сам для себя выдумал. Мой друг спускался к важнейшей цели своего рассуждения, словно стервятник к добыче, снижаясь и кружась. Он начал из такого далека – я и подумать не мог, чем он закончит. А сказал Сеня под конец своей речи вот что:
– Мы откроем антикварный магазин. Это восьмой этап моего плана.
Идея мне понравилась. Однако моё сумасбродство захватило меня полностью, и я хотел побыть один, пока не напишу все послания Сенеке.
