"Ожидается усиление нордового ветра до пяти баллов. Ожидается подход ледокола "Анастас Микоян". Суда каравана будут выводиться из ледовой перемычки поотрядно. Выводку будем производить, несмотря на темное время. В случае тяжелых аварий экипажам малых рыболовных сейнеров выходить на лед…"
И вот только нынче сподобился узнать, что ледокол-то совершил легендарный фортель. В самый страшный момент войны прорвался, один, без всякого оружия на борту, с Черного моря через Босфор, через Средиземное море (в Эгейском его атаковали немецкие торпедные катера и торпедоносцы), через Атлантику, где кишмя кишели немецкие рейдеры, вокруг Африки на Камчатку, чтобы затем протащить сквозь Арктику на запад отряд кораблей Тихоокеанского флота: лидер эскадренных миноносцев "Баку", эсминцы "Разумный" и "Разъяренный". Эти корабли вошли в состав Северного флота и работали на прикрытие союзных конвоев.
Командовал потенциальным "Варягом" – приказ взорвать и затопить судно в случае безвыходной ситуации, естественно, имелся – капитан второго ранга Сергеев. Об этом человеке можно и должно написать суперприключенческий роман: бойцом морского отряда участвует в разгроме Колчака, командиром минного заградителя "Сильный" участвует в высадке десанта во время конфликта с белокитайцами на КВЖД; почетное оружие, полученное из рук Блюхера; командование флотилией испанских эсминцев под именем дона Корнели Гуардия Лопес в тридцать седьмом и фантастический по дерзости, хитрости и удачливости рейс "Микояна"…
Одним из матросиков на ледоколе тогда был Диомидов.
Вот какие сказки услышали цветочки на самой вершине острова Гран-Канария. Только все это не сказки, а быль. Из были же, как указывает мудрый Даль, слова не выкинешь.
Удивительно море перекрещивает судьбы людей, кораблей. К таким перекрещениям не привыкнуть.
На эскадренном миноносце "Разъяренный" мы мичманами проходили стажировку лет тридцать назад. А теперь вот я стоял рядом с человеком, который в разгар мировой войны обогнул планету, чтобы "Разъяренный" оказался в составе Северного флота. И никаких следов былых трудов и былой отчаянности на холеной физиономии!
Я сказал Диомидову, что работал с "Микояном" и стажировался на "Разъяренном" в Ваенге, объелся там зеленой брусникой и угодил с боевого корабля в госпиталь с дизентерией.
– Да. Сплошная мультипликация, – сказал Диомидов.
– Да, – согласился я. – Если смонтировать рядком все, на чем приходится плавать за жизнь, то получится чистая мультипликация…
– Судно знаете, знакомы? – поинтересовался наставник. – Наше?
– Я плавал на однотипном, "Вацлаве Воровском": три рейса на Джорджес-банку из Мурманска и один в Арктику. А с этим судном знаком, если можно считать знакомством то, что лет десять назад в Дакаре выменял у них мешок манной крупы на гречу и карты побережья Бразилии за копировальную бумагу, – доложил я.
– Как же это они без карт Бразилии оказались? Куда третий помощник смотрел? За такую мультипликацию ему… А гречу обязательно надо в глиняном горшке парить.
Мы покатили обратно на пароход сквозь банановые плантации.
По дороге наставник пытался напеть кочегарскую песенку времен угольного флота (покочегарить Диомидову тоже довелось):
Граждане, послушайте меня!
Кочегаром это буду я!
Две шуровки, две шнуровки,
Шкары и кусок бечевки -
Вот вся амуниция моя.
Ремесло я выбрал – не горюю!
С корешком на пару я шурую,
