Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - страница 7

Бегство жены в пустыню. Фрагмент иконы Апокалипсиса из Успенского собора в Москве, ок. 1500 г.

Итак, Рим – это «мы», христианское государство, с уничтожением которого на земле наступит новая, небывалая всемирная монархия обожествленного правителя, ведущего этот мир к гибели. А до тех пор нужно позаботиться о своем ответе на Страшном суде, соразмерном полученному дару. Филофей не думает о возможности отсрочить последние времена, как будто их наступление зависит от наших дел, как перед потопом. Для средневекового сознания с его истовой и догматически строгой верой крайне наивной должна была представляться мысль об отсрочке человеческими усилиями «времен и сроков, которые Отец положил во Своей власти» (Деяния 1:7). С апостольского времени было известно, что мир будет существовать до тех пор, пока в Церковь не войдет «полное число язычников» (Римлянам 11:25).

Христиане подвизаются «не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Ефесянам 6:12). Эта невидимая брань была столь очевидной, что требовалось особое обоснование для брани видимой, которую ведут царства, и оно было дано в древнем, известном на Руси житии святого Константина-Кирилла Философа, славянского просветителя. Отвечая на вопрос мусульман, почему христиане воюют с ними вопреки заповеди не противиться гонителям, святитель отвечает: «Ради друзей мы делаем это, чтобы с пленением тела и душа их пленена не была». Иными словами, брань идет не против государственных образований или народов, а против искушений, в том числе тех, которые навязываются при помощи силы. Защита друзей, то есть единоверцев, от искушающего насилия – благо; в ней проявляется тот же промысл, который и всегда защищает одного человека от непомерных для него искушений, а другого делает мучеником. В данном случае мучеником становится воин: святой Константин цитирует в связи с этим слова Спасителя о любви, когда кто «свою душю положит за другы» (Иоанна 15:13). Таков, стало быть, смысл существования христианского Рима, полностью осознаваемый Филофеем. Но почему принципиально невозможен дальнейший переход этой харизмы (translatio imperii, как говорят историки) от Москвы куда-нибудь еще?

Русь не первая заявила свои притязания на римское имперское наследие. Болгарская столица Тырново в XIII веке, когда Константинополь был захвачен крестоносцами, а у болгарской церкви появился свой патриарх, провозглашалась Новым Царьградом, который «растет и мужает, крепнет и молодеет» [17]. Сербский краль Стефан Душан в первой половине XIV века именовался «царем сербов и ромеев». Двуглавый орел на имперских знаменах в европейских междоусобных войнах «малого ледникового периода» выражает все ту же идею. Но это лишь означает, что идея империи, а именно христианской империи, существовала объективно и независимо от «историософских концепций».

Питер Меленер. Осада Магдебурга (1631). Фрагмент картины. Нац. музей Стокгольма

Исключительность положения Руси XVI века была в том, что она действительно осталась единственной независимой державой православного мира. Эту исключительность не нужно было изобретать: она была ясна для непредвзятого ума. Исторический свод «Хронограф русский» 1520-х гг., то есть современный Филофеевым посланиям, заканчивается падением Константинополя, когда магометане «поплениша благочестивые царствия».