Помигивая аварийками, мимо сурового блондина проезжает вишнёвая угловатая девятка. Движения кажутся неторопливыми, основательными, но уже через неполную минуту машина трогается с места, прихватив пассажира.
За рулём тоже блондин, похожий на уже знакомого и непохожий одновременно. Высокий, более худощавый, младше по возрасту, с уверенными скупыми манерами. Разговор начинается без вступлений:
– Случилось. Маг отзовёт в любую минуту, возражений слушать не станет, – движения глаз за тёмными очками можно разобрать только по светлым бровям. – Ускоряйтесь… но… днём я бы здесь время не тратил…
Удаляющуюся по проспекту девятку провожает взглядом хмырь из-под козырька остановки, прежде чем отвернуться и со вздохом впериться взглядом в коротенький переход, на котором продолжали равнодушно нарушать.
Июнь, 25
Не хватало фаланги безымянного пальца на правой руке, и новая кожа была тонкой, нежной, бесцветной. Осталось много свежих шрамов, их красные полосы со временем высохнут, обсыпятся бордовыми кусочками и останутся еле различимые белые следы, в отличие от ожогов, которые быстро не уйдут. Им потребуется время, может быть, вся жизнь…
У поднятой по винтовой лестнице на руках Полины кружилась голова, когда её уложили на застеленную просторную жестковатую кровать и накрыли так, поверх махровой простыни, ещё чуть влажной, одеялом и покрывалом. Полина засыпала, успела только заметить фонтанчик, бьющий из стены и падающий в отверстие в полу, лицо Андрея, разглядывающего её без смущения, и мягкую улыбку Сафико, шёпотом желающей спокойной ночи.
Бинтов больше не было, но воспоминания об их жарких и влажных от медицинских гелей объятиях остались. Ночной сон одолевали фантомы. Чесалось. Чтобы унять зуд, достаточно было шелохнуться и содрать заскорузлым саркофагом верхний слой кожи. Зуд обрывался, за моментом блаженства следовала расплата. В глазах темнело от боли и на исходе темноты чесалось снова. За автобиографическими фантомами следовали подсознательные ужасы. Кусачие неостановимые насекомые: летающие, мельтешащие, ползающие, прыгающие. Вопреки полной вынужденной неподвижности тела с вовремя предотвращёнными пролежнями, сны регулярно оказывались наполненными движением. Движением от насекомых. Путь прокладывался по прямой, по неизобилующему препятствиями ландшафту, приглушённо песочно-зелёно-салатово-сиреневому, как выгоревшая или выцветшая от времени картинка на форзаце книги.
Сбитое дыхание и ощущение отнимающихся ног сопутствовало побегу с первого шага, бежать в полном смысле слова не получалось, лишь иногда удавалось совершить непродолжительный рывок, а так большую часть пути быстрый шаг чередовался с спотыканием, кандылянием и ковылянием.
Насекомые всегда догоняли, резкие укусы чувствовались постоянно, но было отчётливо известно, что если остановиться, накроет с головой, как поле саранчой. И, как от поля, ничего не останется. Давящее ощущение наблюдения и преследования, тягостное ожидание конца не отступало. Какой конец! – орды отталкивающе подвижных многоногих и бессмысленных паразитов, которые почему-то решили растительной пище предпочесть человека. Вместо смерти приходило утро.
Полина проснулась в выделенной комнате. Изучать было нечего. В выложенном камнем помещении с двумя тупыми углами у одной закруглённой стены был платяной шкаф на ножках, а из другой била струя фонтанчика. Было ещё окно. В него в комнату заглядывало сероватое, а значит ещё раннее утро. Полина не расстроилась, что рядом никого нет. Вот вчера была Лиса. Приятные воспоминания, правда?
