– А где машина-то?
– Да ну тебя к черту – надоел! – сквозь сон ответила Катя.
– Я серьезно!
– Тунеядыч, я тебя кастрирую!
– Ты что, ночью переставила ее? – нащупал успокаивающее объяснение Башмаков.
– Ничего я не переставляла, – так же сквозь сон сказала Катя.
– А где же тогда машина?
Наверное, в голосе Башмакова мелькнуло что-то неподдельное, потому что Катя, закричав: «Ты врешь!» – бросилась к окну, несколько мгновений стояла безмолвно, а потом бесстрастно произнесла:
– Немедленно в милицию!
Зарыдала она уже в лифте.
В милиции они долго не могли выяснить, куда именно нужно обратиться. Мимо сновали озабоченные, не замечавшие их люди в форме, и Башмаков подумал: приди он сюда, неся на плече ногу от расчлененного трупа, никто бы даже не обратил внимания. Наконец их отправили в требуемый кабинет.
– У нас украли машину! – трагически заявила Катя с порога.
Милиционер, не отрываясь от трубки телефона, кивнул, словно давно уже об этом знал, и протянул им чистый лист бумаги. Пока Катя писала заявление, Башмаков прислушивался к разговору, касавшемуся какого-то убийства с поджогом.
– А что там дактилоскопировать? Одни головешки остались…
– Вы найдете нашу машину? – жалобно спросила Катя, протягивая заявление.
– Застраховались?
– Н-нет, не успели…
– Сочувствую. Если что – позвоним.
Катя пришла домой, легла на диван и горько заплакала. На памяти Башмакова так – безысходно, тоненько подвывая – она плакала еще один раз: когда ей сказали в больнице, что детей у нее больше не будет. А вот окончательно убедившись в существовании Нины Андреевны как альтернативы своему супружескому счастью, она не пролила ни слезинки.
Едва раздался тот идиотский звонок, Катя, ожидая вестей от следователя, опередила Башмакова, с утра маявшегося нехорошим предчувствием, и схватила трубку. Потом она долго слушала, блуждая взглядом по кухне, затем глаза ее нацелились на мужа и начали нехорошо темнеть.
– Спасибо, я учту вашу информацию, – холодно оборвала она чью-то неслышимую скороговорку и повесила трубку.
– Что случилось?
– Ты не догадываешься?
– Нет. Дашка в школе набедокурила?
– Нет, не Дашка набедокурила, а ты, любимый, наблядокурил!
– Ну, ты… – только и вымолвил Башмаков, почти никогда не слышавший от жены неприличных выражений, разве что когда она рассказывала анекдот, и то старалась заменить нехорошее слово каким-нибудь «та-та-та». – А в чем, наконец, дело?
– Дело – наконец! – вот в чем: звонила какая-то ненормальная и сообщила, что ты любишь другую женщину. То есть ее. И что я не имею права препятствовать вашему счастью… Что я Близнец, а Телец, то есть ты, может быть счастлив исключительно с Девой, то есть с ней…
– Бред какой-то! – совершенно искренне возмутился Башмаков.
– Послушай, Тунеядыч, если это так, я тебя не держу и на коленях, как в прошлый раз, стоять не буду! Я ведь тоже понимаю, что любовь – это главное в жизни… парнокопытных!
– Действительно, ненормальная! Кто же это мог быть? А-а, ну конечно… – Он звонко хлопнул себя по лбу. – Я тут одну недавно уволил, и она просто мстит…
– Ты уволил Нину Андреевну? – усмехнулась Катя.
– Не-ет.
– Уволь, пожалуйста, или я уволю тебя, любимый!
На следующий день Нина Андреевна встретила его взглядом юной партизанки, без приказа взорвавшей накануне фашистский штаб. Он отвернулся, а в обеденный перерыв затащил любовницу в беседку возле Доски почета. От ярости у него из ноздрей били струи пара.
