Спросить прямо было неудобно, поэтому Стасенька решила зайти издалека:
– А Босуэл вообще тебе понравился?
– Естественно.
– Но ведь он же был циником и насильником!
Юлий хмыкнул.
– С кем поведёшься…
– А я не понимаю, как можно любить циников и насильников, – сообщила ему Стасенька с обворожительной улыбкой.
– Да, теоретически это труднее, – согласился Юлий. – Лучше всего, очевидно, практически…
– Да?.. – на всякий случай усомнилась Стасенька. – А что, в твоей практике…
– Нет, – сказал Юлий. – В моей практике такого не было… Все девицы, с которыми до этого доходило, кидались на меня первыми.
Стасенька слегка обалдела от столь откровенного заявления, но быстро опомнилась:
– А с приличными девочками тебе совсем не приходилось иметь дел?
Юлий усмехнулся:
– Ну, поначалу-то они все как бы приличные… – он вытащил из кармана пачку «Опала». – Куришь?
– Вообще – нет, но давай, – Стасенька взяла сигарету, он щёлкнул зажигалкой.
– Так вот, о Босуэле, – сказал Юлий, затянувшись. – Не знаю, что там у них вышло в первый раз на самом деле, только уверен, что у него были на то какие-то основания. Ни с того ни с сего он бы с ней связываться не стал. А Цвейг рад стараться, сразу – «насильник». Он, кстати, вообще к нему необъективно относится… то ли ревнует, то ли завидует.
Стасенька удивилась совпадению его мыслей с Лориными.
Юлий ещё что-то говорил о Босуэле, о Марии, о каком-то Шателяре… Стасенька слушала и думала, что с кем попало он своими мыслями делиться не стал бы. У неё потеплело на душе и захотелось сделать что-нибудь выдающееся: например, прочитать, в конце концов, эту книгу…
– А странно всё-таки, – сказал Юлий, стряхивая пепел в кофейное блюдце. – Столетия прошли, а мы до сих пор кости им, бедным, перемываем…
– Почему – «бедным»? – не поняла Стасенька. – Это же хорошо, что мы о них помним.
– Ну, им-то, положим, на это плевать… Я хочу сказать, что мы по-любому никогда уже не узнаем, как у них всё было на самом деле. Что они думали, что чувствовали… – он помолчал. – От них ещё что-то осталось: письма, документы… А представляешь, сколько людей кануло, совсем ничего не оставив после себя? Так же жили, трепыхались, на что-то надеялись – но об этом никто и никогда ничего не узнает…
Стасенька подумала, что бы такое умное ответить, и сказала:
– Это несправедливо.
– А жизнь вообще несправедлива, – мрачно заметил Юлий. – В ней всегда были, есть и будут напрасные жертвы, преуспевающие подлецы и бездомные собаки. Я не говорю уже о простых стечениях обстоятельств – когда никто не виноват, а жизнь сломана…
Стасенька неуверенно пробормотала что-то насчёт прогресса. Юлий скептически хмыкнул:
– Ты думаешь, мы сейчас лучше, чем были две тысячи лет назад? Мне кажется, и тогда, и сейчас было примерно одинаковое соотношение хороших людей и всякой дряни. Тем более, оба этих определения весьма относительны.
– По-твоему, и дальше так будет? – спросила Стасенька.
Он усмехнулся:
– Хотелось бы ошибиться…
Стасенька отодвинула книгу и подумала, что умные разговоры – это, конечно, хорошо, но можно бы для разнообразия заняться чем-нибудь повеселее. Взглянув на неё, к тому же выводу пришёл и Юлий. Он погасил сигарету, подошёл к стоящему на полу музыкальному центру, ткнул в клавишу.
– Потанцуем?
Музыка была какая-то странная – Стасенька, пожалуй, предпочла бы что-нибудь менее претенциозное.
– Это кто? – спросила она Юлия.
