Дело было примерно так. Сладковский зашёл в комнату, долго думал, здороваться или нет, потом всё-таки процедил что-то типа: «Добрый вечер». Маша, почему-то потеряв дар речи, оторвалась от книги, кивнула ему и снова уставилась в недочитанное стихотворение Китса.
– А где хозяйка? – спросил Сладковский, бросив у порога фирменный пакет с вещичками.
– Не знаю, – ответила Маша, по-прежнему демонстрируя абсолютную поглощённость чтением.
Она надеялась, что Олег Владимирович, увидев, что человек занят делом, не будет вступать ни в какие разговоры, но получилось как раз наоборот. Он подошёл, по-хозяйски глянул на обложку и небрежно сказал:
– О! Антология английской поэзии? Вы разве литературу ещё не сдали?
– Сдали, – сказала Маша тоже не слишком приветливо. – Мне, видите ли, нравится кое-что из английской поэзии!
Сладковский скользнул скептическим взглядом по раскрытой странице и, отходя, процедил сквозь зубы:
– «Где взять мне сил для облинявших крыл…»
– Что? – переспросила несколько удивлённая Маша.
– Не что, а кто, – надменно поправил Сладковский. – Джон Китс.
Этих строк на раскрытой странице не было, но Машу они заинтриговали.
– А дальше? – тихо спросила она.
Сладковский уселся на лавку и продекламировал с тем же скучающе-скептическим выражением:
Где взять мне сил для облинявших крыл,
Чтоб снова воспарить под облака
И унестись от Купидона – ввысь,
Как от порхающего мотылька…
– Купидон – это, кажется, бог любви? – уточнила Маша в жуткой растерянности. – А почему надо от него… уноситься?
Этот вопрос они обсудить не успели, так как именно в тот момент вернулась с добытой бутылкой довольная хозяйка.
Всю следующую неделю Сладковский, по своему обыкновению, смотрел на Машу как на пустое место, а она на него старалась не смотреть вообще. В воскресенье же произошло событие, несколько выходящее за рамки ординарного: местный молодой, но уже довольно известный дебошир Ваня Хобот стукнул в состоянии алкогольного опьянения Сладковского лопатой. Точнее, её черенком, и не по голове, а всего-навсего по спине, так что ничего страшного вроде бы и не случилось. Поэтому Ваня очень удивился, когда осаждаемая их гопкомпанией дверь тут же вдруг сама по себе распахнулась, и из неё выпрыгнула бледная девица в халатике и в тапочках на босу ногу. Вырвав у обомлевшего Вани палку и обозвав его почему-то идиотом, она замахнулась на него с таким видом, что тот, опасаясь за сохранность черепушки, мигом перемахнул через довольно высокий забор и благополучно скрылся в соседнем огороде.
Но лучше по порядку.
В то воскресенье местные молодые люди собрались, как обычно, целой стаей за клубом, выпили всё, что сумели найти, закусили и бодро двинулись к дому тёти Нюры с намерением пригласить приезжих девочек совместно провести досуг. Они были в курсе, что хозяйка уехала с ночёвкой в город, и поэтому направились именно туда, хотя приезжие квартировали в нескольких домах.
Начали они с пары матерных частушек, которые спели под окнами, ненавязчиво приглашая девочек разделить их простодушное веселье. Так как ожидаемой реакции не последовало, Ваня Хобот легонько постучал подобранным где-то черенком лопаты в окошко и выступил с более конкретным предложением:
