Получив такую информацию, народ в страхе разбежался по врачам, осталось четверо самых смелых. В начале занятия Сладковский высказал своё мнение о группе в целом, наиболее подробно – о её возмутительной недисциплинированности. Затем отдельно осветил работу старосты, то есть командира отделения тов. Каялиной, которая своим попустительством отнюдь не способствует повышению дисциплины.
В ответ на это Лора пожала плечами и сказала:
– Ну, если они все заболели?
– Вы мне голову не морочи́те, – процедил сквозь зубы Сладковский.
Он долгое время не вылезал из-за границы и по-английски изъяснялся, пожалуй, свободнее, чем по-русски.
– Никто вам ничего не морочи́т, – возразила Лора с невинным выражением лица.
Сладковский почувствовал, что здесь что-то не так, хотя никто не посмел даже хихикнуть, и мгновение-другое молча пытался убить её взглядом. Потом сказал:
– Ve-ery nice! – и начал спрашивать домашний перевод текста.
Разумеется, с Лоры. В её переводе придраться можно было лишь к мелочам, что он и сделал – явно не без удовольствия. Потом взялся за Шитову, которая тут же с перепугу выдала ему:
– Калибр гаубицы – три миллиметра…
– Она что, иголками стреляет?! – тихо, но выразительно поинтересовался Сладковский.
Аська на этом не остановилась и заявила, что «скорострельность её – тридцать оборотов».
– Гаубица выстрелит – и повернётся вокруг себя от радости! – мрачно прокомментировал Сладковский.
Полякова он стал гонять по словарю, и очень скоро тот вместо «район посадки и погрузки» пролепетал на нервной почве:
– Район посудки и погрязки.
Несмотря на обстановку, почти приближенную к боевой, Аська с Натальей захихикали, а Лора вообще уткнулась от смеха в стол.
Потом Поляков, которого Олег Владимирович в очередной раз с уничтожающим видом поправил, осмелился пробормотать, что в словаре даётся именно такое значение слова. Сладковский дал ему на этот счёт чёткое указание:
– Наплевать и забыть!
– В словаре неправильно, да? – удивился Поляков.
– Возьмите словарь Судзиловского, – процедил Сладковский.
– Он толстый? – зачем-то спросил Поляков.
– Словарь – да! – ответил Сладковский.
Кто-то из девиц опять захихикал. Олег Владимирович обвёл всех выразительным взглядом и переводить «показания пленного» вызвал опять Лору. Сам он выступал и за пленного, и за начальника разведки.
– Ваше имя и звание? – спросил он сквозь зубы за начальника.
Лора перевела.
– Предположим, я понял, – сказал Сладковский издевательским тоном и, посмотрев на неё сверху вниз, снисходительно сообщил, что зовут его Генри Мак-Элроуз.
Дальше всё пошло сравнительно гладко – до того места, где «пленный», глядя в отпечатанный текст, зачитал в ответ на вопрос о сроке планируемого наступления что-то насчёт второй декады текущего месяца.
Лора так и перевела. Тогда Сладковский опять на неё уставился и заявил, что, к её сведению, английское слово «decade» не является эквивалентом русскому «декада»: в первом случае это – «десять дней», а во втором – «десять лет».
Насчёт английского Лора не была уверена, но в том, что в русском слово «декада» обозначает именно десять дней, а не лет, сомнений никаких не было. Поэтому в ответ на требование перевести «показание пленного» снова, она повторила слово в слово то, что сказала раньше. Сладковский, не сводя с неё убийственного взгляда, начал медленно подниматься из-за стола.
Все замерли, а Лора машинально отметила, что ячмень на левом веке его нисколько не портит, хотя по идее должен бы.
