Во время прочтения стихотворения я, конечно, старалась не смотреть на новенького, но все-таки заметила, как Виола засмеялась и прошептала ему что-то на ухо. Собственно, даже сомневаться не приходилось, что: очередную гадость обо мне.
Анна Анатольевна похвалила меня и сказала, чтобы я садилась. А я, словно назло, споткнулась и чуть не упала. В классе захихикали, а мне стало так горько и обидно, что я опять уставилась в окно.
Но тут Анна Анатольевна спросила новенького, есть ли у него любимое стихотворение про осень, и он прочел:
Вот и всё, вот и кончился солнечный бег.
На манжеты ложится белой запонкой снег,
Превращаясь в бриллиант при ночном фонаре.
Как богаты мы, осень, как добра ты ко мне.
Как добра ты на смерть, как добра ты на боль.
Ты для каждого видишь его главную роль.
Ты, как штемпель судьбы на последнем конверте…
С тобой очень приятно думать о смерти.
– Боюсь, что не знаю этого стихотворения, – сказала Анна Анатольевна. – Это какой-то современный поэт. Строчки не слишком ровные, сбивчивые, но в целом неплохо. Довольно образно.
– Это Дельфин. Называется «Штемпель», – объяснил Артур.
– Интересно, а почему ты выбрал его? Расскажи, пожалуйста, Артур.
– Потому что оно мне близко. Оно – обо мне.
– Ты чувствуешь себя одиноким? Отверженным?
– Не меньше и не больше, чем любой другой подросток. – Он улыбнулся.
Я, забыв о пейзаже за окном, с интересом смотрела на Артура. Возможно, я не права, сразу же решив, будто он мажорный и пустой. Наоборот, все вокруг считают себя исключительными, и только очень смелый и необычный человек может сказать, что он такой же, как и все.
– Тебя интересует тема смерти? – снова спросила Анна Анатольевна.
– Многие из тех, кто пишет об этом, не имеют никакого понятия, что такое смерть. Они говорят о том, чего не знают. – Артур вдруг стал серьезным, и мне показалось, что эта тема и вправду его волнует.
Интересно, на гота он не похож. Вряд ли он оставляет свой «Роллс-Ройс» у ворот кладбища и ночами шляется вокруг могил. Артур, конечно, очень бледен, но, насколько я понимаю, у него, как и у меня, от природы такой оттенок кожи, а вовсе не от каких-нибудь белил – днем всякая неестественность обязательно стала бы заметна…
Я поймала себя на том, что опять беззастенчиво, в упор, разглядываю его, и, смутившись, опустила глаза.
Димка рядом со мной методично закрашивал клеточки в тетради.
Видно, ему что-то ужасно не нравилось.
– Молодых людей часто волнует мысль о скоротечности земного бытия, – говорила тем временем Анна Анатольевна. – Например, есть она и в лицейской лирике юного Пушкина. Хотите, мы проведем с вами семинар на эту тему?
Мы договорились о семинарском занятии на следующей неделе, и она отпустила нас немного подкрепиться.
Все дружно двинулись показывать новенькому столовую, по пути оживленно расспрашивая его об Англии.
Мне это было совершенно неинтересно, и мы с Димкой держались отдельно от них. Я пыталась придумать, что делать с видеопередачей, но Фролов был сегодня особенно молчалив, так что болтала в основном я.
Зато и новенького было почти не слышно.
Но когда я проходила мимо их столика, до меня долетел обрывок разговора.
– И как там девочки? – кокетливо спрашивала Виола.
Я не смотрела на них, но готова поручиться, что в этот момент она вовсю строила ему глазки и вообще всячески напрашивалась на комплимент.
И он, разумеется, полностью оправдал ее ожидания, сказав:
