– Естественная оплошность, – пожал плечами Боззарис. – Когда ищешь М-А-Р-И, ни за что не обратишь внимания на единственную Маррити на совсем другой странице. Между ними целая толпа Маркесов и Марриотов. Да и кто ожидал, что она числится в справочнике.
– Однако числилась, – вздохнул Лепидопт, – все это время.
– Э, – утешил Боззарис, – никто не человек.
Эта старая поговорка моссадовцев скрестила «Никто не совершенен» и «Я всего лишь человек».
Лепидопт устало кивнул.
– Давай за телефон, – велел он Боззарису, – и скажи своим саяним, пусть ищут Лизу Маррити с двумя «р». Твой детектив из Сан-Диего пусть проверит Лос-Анджелес и Шасту.
Он сел на диван лицом к Сэму и отмахнулся, когда к нему подошел Малк.
Вернувшись в Тель-Авив в середине июня 1967-го, он еще не мог работать, так как носил на руке бандаж; помаявшись без дела, он зарылся в библиотечные книги по иудейскому мистицизму и в конце концов навестил друга – фотографа-любителя.
Ему приходило в голову, что это шехина – присутствие Бога – внушило ему предчувствие, что он никогда больше не прикоснется к Западной Стене, предчувствие, которое он сдуру решил проверить, за что и лишился пальца и части кисти. Он помнил, как Господь в книге Исхода остерегал Моисея кого-либо не подпускать к горе Синайской: «И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти; рука да не прикоснется к нему, а пусть побьют камнями или застрелят стрелою: скот ли то, или человек, да не останется в живых».
Лепидопту представлялось, что так могла выглядеть попытка предостеречь от воздействия радиации, изложенная в терминах, понятных примитивному народу, особенно требование издалека убивать тех, кто пытается подойти слишком близко. Поэтому он отдал приятелю-фотографу значок, затянутый в пленку, который ему выдали, когда его Четвертый батальон получил задание найти скалы Рефидим в южной части Синайской пустыни. Он хотел проверить, не остались ли на пленке следы излучения божественной радиации.
Когда фотограф вскрыл значок в темной комнате и проявил запечатанный в нем кусочек пленки, они получили не прозрачный обрезок незасвеченной ленты и не туманные полосы радиации, а белые линии на черном фоне негатива: звезду Давида в двух концентрических кругах со множеством слов на иврите, покрывавших все внутри, и четырьмя словами, выведенными за внешним кругом. Слова по углам оказались названиями четырех рек Эдема: Пишон, Гихон, Прат и Хиддекель, а в середине звезды можно было прочитать: «Жизнь твоя будет священна, как и всех, кто пойдет за тобой». Между кругами были вписаны такие имена, как Адам, Ева, Лилит, а из букв в ромбовидных сегментах складывалось слово, означавшее на иврите «неизменившийся» или «неотредактированный».
К своему собственному удивлению, Лепидопт не увидел в этом божественного вмешательства. Как выяснилось, он даже не сомневается, что этот рисунок был нанесен на пленку и вложен в значок еще до того, как он взял его в руки.
Возможно, фотограф проболтался о странной «фотографии» друзьям, а может, за всеми, кто числился в Четвертом батальоне, велось наблюдение, – так или иначе, но Лепидопт получил предписание явиться на армейскую базу Шалишкут под Тель-Авивом. Там в пустом, не считая его самого и полудюжины лаборантов в белых халатах, гараже он прошел серию странных тестов: его просили описать фотографии, запечатанные в картонных конвертах, опознать игральные карты по рубашке и нагреть кофе в чашке, помещенной в стеклянный ящик. Он и по сей день понятия не имел, верно ли угадывал карты и фотографии и нагрелся ли кофе хоть самую малость.
