«Батюшки святы! Да в этих просторах народу тысяч сто уместится! А если уплотнить, спрессовать, то и двести! И триста! И… и… и… аж дух захватывает! – продолжил Филипп мыслить, следовательно, существовать. – Это сколько же легионов рассадить здесь можно! Минимум – пару десятков! Какие там «пару»! Три! Десять! Сто! Кто больше?! Замечательное местечко! Вот тут я в апреле следующего года и отпраздную тысячелетие Рима! Моего Рима! На века всем запомнится, что при Арабе этот… конкретный, выбранный мной день календаря будет отмечен и станет официальным. Пусть даже в истории реально и другая дата останется. После меня Рим будут звать Вечным градом! Никогда такого не было и вот опять!.. Кстати, а где же всё тутошнее руководство: и амфитеатром, и школы гладиаторов? Почему не встречают меня лично, как положено… по административному регламенту? Или у них регламенты до сих пор не разработаны? Или разработаны, но по разгильдяйству местного начальства не утверждены?.. Не объявятся, так носить им на двоих один обрывок шкуры мамонта вокруг могучей талии».
– Такое чудо есть только в Риме! – обеспокоившись затянутой паузой, нарушил тишину гид-экскурсовод, имея в виду, без сомнения, Колизей.
«Ох уж мне это “только в Риме”! – то ли из чувства противоречия, то ли саркастически подумал Филипп, словно в его голову кто-то свыше влил противную его разуму мысль. – С представления о собственной уникальности начинается отсчёт банальности: мол, нигде, кроме как в нашем сельпо!»
«Вышел из залива Таго
И вижу —
Над белоснежным пиком
Высокой Фудзи
Белый падает снег…»
Ямабэ Акахито
В ложе императора, словно по щучьему велению и царскому хотению, внезапно появились двое: директор-распорядитель Колизея и хозяин школы гладиаторов (ланиста), который единственный из собственников подобных учебных заведений сумел оперативно откликнуться на вчерашний административный запрос свыше и потому выставил сегодня на арену на убой своих пусть и не лучших, но бравых, самоуверенных и решительных воспитанников.
– Восемьдесят семь тысяч! – с ходу огласил директор Колизея, вскидывая руку в римском салюте. – Ave Caesar! Ave Augustus!
– Что восемьдесят семь тысяч? – напрягся император, с ходу замешкавшись и не сообразив, что к чему, и на всякий случай преобразовал своё лицо в каменистую пустыню, без тени эмоций.
– Именно столько зрителей умещается в амфитеатре Флавиев! Проверено не раз на личном опыте: мин нет! – дал точную справку директор-распорядитель. – Ей-ей! Другого заведения такого уровня в Римской империи точно не существует и уже, пожалуй, не возникнет!
– Сам знаю, что не существует. Но почему не возникнет? Думаешь, я не сумею повторить или… превзойти?
– Вы великий, однако… другой такой Иудеи больше не будет!
– Ты в своём уме? Она есть!
– Но Иудея в пепле и из него уже не воспрянет, ибо истощена навечно! Сто тысяч рабов, захваченных некогда Веспасианом в плен после подавления там восстания, восемь лет строили сию махину! Даже при столь великой дармовой рабсиле, падавшей с ног от усталости и болезней и помиравшей бессчётно, даже при таких несметных ресурсно-трудовых вложениях были израсходованы колоссальные наличные, а не какие-нибудь там виртуальные деньги!
– А их откуда взяли?
– Я же откровенно и без утайки поведал: в Иудее…
– Ты не внимателен! А ещё директор! Я не о пленниках, я о наличных!
– Я очень внимателен, о,
