Она часто видела брата во сне и просыпалась посреди ночи от собственных криков. Иногда после этого ей удавалось уснуть вновь. Но когда сон не шел, она вставала с кровати, залезала в шкаф и плотно закрывала дверь, пытаясь понять, что чувствует арестант в тесной камере. Сидя в темноте, она прислушивалась к биению своего сердца и воображала, что брат ее здесь, рядом с ней, они оба дышат и запас кислорода в этом замкнутом пространстве вот-вот иссякнет.
* * *
Трагедия с Умутом, вместо того чтобы сплотить семью, разобщила ее еще больше. Теперь супруги Налбантоглу пребывали в состоянии бессловесной вражды. Менсур во всем обвинял жену. Он целыми днями работал и не мог уследить за сыном – это была обязанность Сельмы. Если бы она проводила меньше времени с религиозными фанатиками и была бы повнимательнее к своим детям, то катастрофы, возможно, удалось бы избежать. Сельма, ставшая замкнутой и угрюмой, в свою очередь, считала, что во всем виноват муж. Это он посеял в душах сыновей губительные семена безбожия. Именно его свободомыслие и материалистические рассуждения в результате привели к несчастью.
С течением лет брак Менсура и Сельмы, подобно ореху, выгнил изнутри. Теперь орех раскололся на две половинки. Атмосфера в доме становилась все более тягостной, словно воздух насквозь пропитался грустью, царившей в их душах. Пери даже казалось, что пчелы и бабочки, порой залетавшие в дом через открытые окна, в ужасе спешат вылететь обратно. Даже ненасытные комары не желали сосать кровь членов семейства Налбантоглу, как видно опасаясь заразиться от них печалью. В фильмах и мультиках, которые смотрела Пери, простые смертные, ужаленные пауком или шершнем, превращались в супергероев и вели жизнь, наполненную приключениями и подвигами. В их случае все происходило наоборот. Блохи и клопы, отведав крови Налбантоглу, превращались в людей, изнывающих под бременем уныния и одиночества.
Именно в ту пору отношения Пери с Аллахом претерпели существенные изменения. Она перестала молиться на сон грядущий, пренебрегая наставлениями матери, но и стать полностью равнодушной к Всемогущему, несмотря на совет отца, тоже не могла. Боль и тоску, скрываемую от родителей, Пери вкладывала в слова упрека, которые запускала в небо, точно пушечные ядра.
Она начала браниться с Богом.
Пери спорила с Ним обо всем, задавала вопросы, на которые Ему уж точно трудно будет найти ответ. Очень несправедливо с Его стороны посылать несчастья людям, которые их не заслужили, заявляла Пери. Он что, не слышит и не видит, что творится за тюремными стенами? Если нет, значит Его напрасно называют всемогущим и вездесущим. А если Он все видит и слышит и при этом не приходит на помощь страждущим, значит Его напрасно называют милосердным. В любом случае Он не таков, каким Его считают люди. Иными словами, Он обманщик.
Злоба на мать и ее учителя Узумбаза-эфенди, недовольство отцом с его вечным пьянством, жалость к одному из братьев и раздражение, которое вызывал в ней второй, – все те чувства, которые она не могла выплеснуть наружу, смешивались в ее душе в подобие вязкого, липкого теста. Из этого теста на медленном огне мучительных размышлений о Боге выпекался каравай, подгоревший с одной стороны и непропеченный с другой. В то время как ее сверстники, беззаботные и легкомысленные, словно воздушные змеи, играли на улицах, болтали о школьных делах и радовались каждому новому дню, задумчивая, молчаливая девочка Назпери Налбантоглу выясняла отношения с Богом.
