В голосе Джека появилась мягкость.
– Не поддержала?
– Но не потому, что я не хотела! – подала голос Элси. – Ты же знаешь мои обстоятельства! Ты прекрасно знаешь, почему я не могла пойти!
Вечером того же дня мы сидели на лужайке, глядя, как Сет носится за мотыльками. Псу никогда не удавалось схватить ни одного, поэтому он неистово на них гавкал. Лай у него был какой-то рваный, неровный и странно настойчивый, точно собака знала что-то, скрытое от нас. Неготовые отпустить лето, мы поплотнее запахнулись в кардиганы и свернулись на шезлонгах. Вечера становились холодными и неизбежными – чувствовалось, что пришла осень.
Я растянулась на шезлонге.
– Откуда тебе знать, что ты не создана для высшего образования? – спросила я. – Нам всего по четырнадцать лет! Мы еще не знаем, кто мы и что мы.
В дальних уголках сада осенний вечер начал красть дневной свет. Пусть нам было всего по четырнадцать, но я понимала – Элси уже неплохо узнала жизнь благодаря своей мамаше, которую то охватывали приступы беспричинной ярости, то она отказывалась есть по нескольку дней кряду, то ее приходилось уговаривать подняться с постели, как ребенка. Элси заставала мать за уборкой дома ни свет ни заря, а однажды та раздала отцовскую одежду, но несколько часов спустя стучалась в двери к соседям и выпрашивала вещи обратно. Сестры Элси одна за другой старались сбежать из дома – Гвен училась на педагогическом, Бэрил подбирала себе свадебное платье, хотя в ее жизни не было и намека на кавалера, а Дот переехала куда-то в центральные графства и вышла за противного недалекого коротышку Гарольда, который с пылом навязывал окружающим свое мнение. Мать Элси заявила, что Дот сделала это назло им всем.
– Но ведь всегда остается выбор! – настаивала я. – В каждой ситуации есть альтернатива!
Элси не ответила.
– Неужели тебе не кажется, – не отставала я, – что в наших силах все изменить даже маленькими решениями?
Элси снова промолчала. Я знала, для нее заглядывать в будущее – все равно что перечитывать нелюбимую книгу.
– Никогда не знаешь, что готовит нам жизнь, – твердила я.
Сет устроился между шезлонгами и поглядывал на нас обеих.
Элси смотрела на деревья, в ветвях которых затаилась осень, ожидая своего часа.
– Да, – соглашалась она. – Пожалуй, что и не знаешь.
В январе умерла моя мать.
– Легкие, – сочувственно сказала мне мать Элси. – Они у вас в роду.
Я хотела сказать, что легкие есть в каждой семье вместе с почками и сердцами, но после гибели отца Элси у ее матери появился странный пунктик на смерти. Чем ужаснее конец чьей-то жизни, тем лучше. Однажды она прошагала три мили под проливным дождем, только чтобы поглазеть на дерево, где разбился мотоциклист.
– Это важно, – заявила она, – увидеть своими глазами.
Сперва я не понимала, как можно смотреть на нестерпимо отвратительные картины, но потом до меня дошло – для нее это утешение. Матери Элси нравилось напоминать себе, что Бог не ее одну выбрал жертвой – трагедии и несчастья случаются и с другими. Это укрепляло ее во мнении, что у каждого своя судьба и за нас уже все решено. Когда я пробовала спорить, Бэрил сказала, не отрываясь от своего журнала:
– Она ненормальная, если хочешь мое мнение.
Не исключено, что мать Элси действительно была больна, но ведь никто никогда не глядел ей мозги на просвет. Может, в ее голове теснилось столько историй, что она не могла подобрать для них слов?
